Рождение волшебницы. Книга 2. Жертва - Валентин Маслюков Страница 5

Золотинка оставалась скучна.

Весной, когда сошел лед, она навестила родные места, где стоял на вечной приколе старый корабельный кузов «Три рюмки». Дом ее затонул. На рябой поверхности затона торчали две наклонно вбитые сваи и от них падал в воду истертый канат. В холодной глубине просматривались закоченелые очертания «Рюмок». Сунув руку под воду, можно было достать печную трубу.

Прошлое ушло в воду. Будущее не давало о себе знать, неясное и несбыточное, оно хранило молчание.

А в настоящем — сплошной шум и гомон, визг скрипучих воротов, стук молотков — корабельный двор гудел многолюдьем. Золотинка причалила у завалившегося забора подели, где второй месяц продолжалось сверхурочное столпотворение. Сотни набранных по всей реке плотников строили тут несчетное множество гребных судов, огромных, затейливо устроенных насадов для нарочного каравана, который должен был доставить Юлия и Нуту вверх по Белой в столицу.

Не узнавая никого из мастеров, Золотинка прошла между обставленными подпорками судами и среди высоких кладок брусьев и досок наткнулась на змееву голову. Тут она и лежала, словно срубленная небесным витязем, свалилась из-под облаков и брякнулась где пришлось — огромная некрашеная голова с выпученными деревянными глазами. И Золотинка уже не удивилась, когда обнаружила на скрипучей, медленно движущейся между кладками повозке парочку глуповатых русалок с рыбьими хвостами. Гомонивший вокруг народ говорил, что есть еще дерево с серебряными листьями. А к тому дереву золотые плоды в особом ящике и за печатью.

На пустыре за складами, заставленном теперь какими-то загородками, Золотинка увидела железную клетку, в ней ходили беспокойными шагами два необыкновенно крупных барса. Но это что! Дальше, за головами облепивших забор людей поматывала гривой полосатая лошадь!

Ну точно лошадь, только полосатая!

— Зачем ее так разрисовали? — громко спросила Золотинка, оглядываясь вокруг веселыми глазами.

Вопрос ее никого не удивил. Кто хихикал, кто строил из себя знатока, имея на то известные основания: он видел лошадь еще вчера! Бывалый высказал предположение, что полосы полиняют после первого же дождя — на него зашикали. Забравшись на забор, витийствовал пьяненький подьячий в зипуне.

Полосатое недоразумение запало на память и Золотинке. Вспоминая потом лошадку, она улыбалась. И, улыбаясь, обнаружила, что пришла весна, дули теплые ветры; пологие склоны прибрежного хребта зазеленели, словно бы каждый новый день кто-то щедро разбрызгивал над горами зеленую краску нежнейших оттенков, а потом, не довольствуясь этим, с усилием вытер кисть о пригорки и крутояры и бросил ее за ненадобностью в море. Навалилась сладостная в своей необычайности жара.

В середине первого летнего месяца изока Золотинка ходила встречать княжича.

В толпе ее затолкали — на берег Белой высыпал весь город. Золотинка различала впереди ряды копий, которые обозначали выгороженный ратниками проход; над толпой возвышались вооруженные, в начищенных латах всадники — они с трудом прокладывали себе путь. И всюду — в рядах ратников, спереди на реке и сзади на городской стене — всюду реяли стяги. Выбраться из толпы было уже трудно. Золотинка заботилась только о том, чтобы уберечь свое лучшее багряное платье от чужих пряжек, он царапающих рукоятей мечей и кинжалов, от протискивающихся куда-то спин и плеч.

После занявшего целое утро ожидания, которое скрашивали только разносившиеся там и здесь звуки труб, сопелей, бубнов и волынок, наконец пришли в движение выпуклые крыши карет (больше Золотинка ничего не могла разглядеть, сколько ни тянулась на цыпочки), кареты, сопровождаемые разряженными всадниками, следовали друг за другом с промежутками. Толпа взревела «ура!» И Золотинка отдалась течению, стараясь искать в толпе прослабины.

Это удавалось за городом, на кривых улочках Колобжега Золотинку зажали и повлекли, можно было лишь догадываться куда. Иногда поднимался оглушительный рев «ура!» и все, кто торчал в окнах верхних этажей и на чердаках, тоже кричали и размахивали скатертями или полотенцами вместо знамен. И Золотинка кричала, хотя совсем не понимала, что происходит. После непонятной задержки снова все двинулись, в сторону торговой площади. Другие в это время пробивались навстречу и кричали, что там перегорожено. Золотинка оказалась в коротком Хамовном переулке, откуда было видно здание земства. Ее бросили и приперли на двойной ряд преградивших путь латников.

— Ну-ну! Довольно, малышка! Хватит! — с усилием, сквозь зубы приговаривал усатый молодец — латники дрогнули и поддались под внезапным напором толпы.

Но малышка была вовсе не Золотинка, а долговязая девица, на голове которой мотался в крайне неустойчивом положении венок.

И тут все дико вскричали «ура!» — девица тоже, хотя и уронила при этом венок прямо в усатое лицо латника — нельзя было подвинуться, чтобы перехватить цветы. И стражник, набычившись от усилия держать распластавшуюся на нем девицу, хрипел «ура!» А Золотинка сипела от боли — ногу-то ей все-таки отдавили.

На первый раз довольно! Выбравшись из толчеи, Золотинка направилась домой. Пришлось дать крюку, чтобы обойти запруженные народом и перегороженные рогатками улицы.

В лавке она никого не застала: Чепчуг с дочерью не возвращались. Известный лекарь, Чепчуг добился для Зимки приглашения на утренние и вечерние торжества. Так что Зимка встречала княжича на пристани среди избранных, огражденная от простонародья (и отца тоже!) войсковым оцеплением. А потом, как оказалась, пользуясь некоторой неразберихой, неизбежной при таком многолюдном празднике, попала на обед в земстве, хотя приглашения на это у нее не было. Места за столом она не захватила, но стояла очень близко от княжича в толпе у стены.

Вернулась она поздно вместе с отцом, который поджидал дочь на площади возле земства, чтобы проводить ее по шумным, изрядно уже пьяным улицам. Старик едва держался на ногах и, закрыв дверь, бессильно присел. Зимка же, раздраженная до неутомимости, ворвалась в лавку, все еще не израсходовав запас ликования. И поскольку никого тут не было, кроме Золотинки за рабочими весами, обрушила весь запас на нее:

— Ну, мать, я тебе скажу… Это что-то!

Золотинка оторвалась от весов, чтобы глянуть на воительницу в золотном платье, таком тяжелом и роскошном, что оно коробом стояло на бедрах. Крошечными серебряными щипчиками Золотинка с похвальным при таких обстоятельствах трудолюбием продолжала набирать в чашечку весов маковые зернышки. И при этом чуть слышно шептала: восемнадцать… девятнадцать… Маковки служили Золотинке разновесами. Для этой же цели лежали перед ней на отдельных блюдечках горки отобранных ячменных зерен, кедровых орешков. А для особых составов, которые указывались в иноземных мерах, имелись у нее нарочно заготовленные горошины мессалонские или караты, зерна черного перца и бобы, тоже отобранные по среднему размеру.

— Я видела княжича, как тебя! — выпалила Зимка, подступая ближе и захватывая часть стола растопыренными ладонями. Так что Золотинка снова вынуждена была поднять глаза: