Кощеевы земли - Александр Самсонов Страница 5

Взгромоздив сумки на плечи, вьючным верблюдом Басанов побрел слегка утоптанной тропкой, проваливаясь по щиколотку в подмокший снег. Задора хватило примерно километров на десять. Затем сумки полетели наземь, удобный придорожный пенек ненавязчиво скользнул под мягкое место, и вкусная сигарета, сдобренная полемическими размышлениями о пользе прогулок на свежем воздухе, дополнила ощущение комфорта. Длительного перекура хватило для принятия короткого решения. В нескольких шагах от дороги приметная разлапистая ель ассоциировалась с камерой хранения. «Именно то, что надо, — мелькнула шальная мысль. — Сегодня спрячу — завтра заберу».

Расправив тяжелые ветки и притрусив снегом следы, Никита уже собирался идти налегке дальше, когда из густого кустарника с другой стороны дороги послышалось легкое шебуршание и сдавленное хихиканье. Резко обернулся — никого. Ладно. Пробормотав: «Почудится же всякое», — он решительно повернул в сторону деревни.

Сделав несколько шагов, Басанов все же резко повернулся назад и... замер в удивлении. Из-под елки, где вроде бы надежно лежали замаскированные от постороннего взгляда сумки, торчала тощая задница в армейских камуфляжных штанах.

Никита осторожно подкрался к незнакомцу. Подпрыгнул, взмахивая ногой, и жесткий носок ботинка воткнулся в обтянутый зелено-коричневыми разводами зад. Под елкой смачно хрюкнуло и, обламывая ветки, к верхушке дерева устремился худой старичок, лицом напоминающий небезызвестного Ильича. Правой рукой он шустро перебирал по стволу, а в левой — судорожно сжимал двухлитровую бутылку «Абсолюта», которая до этого мирно покоилась в одной из сумок.

Увиденное разозлило и рассмешило одновременно. Дедок, задрав козлиную бородку, попытался влезть повыше, но ему не повезло. Верхушка дерева с громким треском обломилась. И так и не выпустив из рук ни бутылку, ни колючий полуметровый вершок, «прообраз» вождя скатился по ветвям в наметенный за зиму, но уже сильно подмокший сугроб.

— Ну что, ворюга, попался!

Никита сделал грозное лицо и, уперев кулаки в бока, навис над стариком. Большого желания устраивать разборки у него не было — дедок ему не соперник, но проблему надо же как-то решать.

— Что, мозги напрочь съехали? Готовься к экзекуции, сейчас буду бить.

Басанов протянул к воришке руки, чтобы приподнять это чудо и вытряхнуть из штанов. Представив, как опустит его голым попом в размокший сугроб и там оставит, он злорадно оскалился. В тот же миг припорошенное иголками и прочей лесной трухой лицо мужичка расплылось в радостной улыбке, левый глаз подмигнул, и неожиданно для такой маломерной комплекции старикан прокричал густым басом:

— Здравствуй, Никитушка, ты чевой-то хулиганишь, аль не признал? Это ж я, Силантий! — Дедок резво вскочил и продолжил: — Меня Аким послал тебя встретить, а ты сразу — экзекуция, экзекуция. Совсем в этом городе охренел, слов каких-то понабрался бандитских. Еще и дерешься. Вот скажу деду, что не встретил. Как потом до дому пешком по глухомани доберешься?

Силантий, не выпуская бутылку из рук, обиженно скривил лицо и сделал шаг назад. Никита узнал старика. Перед ним стоял старый Силантий Ращупов — по-своему знаменитая в деревне личность. В Ламбушке он слыл, невзирая на преклонный возраст, главным шутником и озорником. За десять лет ни внешне, ни по сути, деревенский прикольщик так и не изменился — такой же шустрый и непредсказуемый. Несмотря на «веселость» характера, в деревне его уважали. При всей непоседливости, шутовстве и неуемности в розыгрышах, старик дело знал. Держал крепкое хозяйство с множеством различной скотины, считался лучшим лесником в районе и всегда помогал односельчанам в домашних делах без всякой для себя корысти. В общем, личность во всем выдающаяся.

— Ну, дед Сила, ты даешь! Зачем по вещам лазаешь? Выпить так хочешь или что? — Долгая разлука с деревней сделала Басанова грубее, и былые деревенские авторитеты в какой-то мере утратили старые значения. — Встретить собрался, как же. Прячешься, как партизан, и водку воруешь.

— Да пошутить я хотел, — без всяких следов раскаяния ответил дед и, подмигнув другим глазом, добавил: — Я тебя на пенечке сразу приметил, ну и думаю, устал парень — надо чуток взбодрить, а насчет этого зелья, ты не волнуйся. Это потом, когда б спохватился, вот тут я и возвернул бы тебе ее. Ты ж меня знаешь, я один не пью. Ну что, мир?

Не дожидаясь ответа, Силантий повернулся в сторону оглушительно свистнул. Из-за поворота трусцой выбежала пегая лошадь, следом на длинных оглоблях волочились легкие сани.

— Грузи свое барахло, — махнул рукой дед и аккуратно положил бутыль на ворох байковых одеял, устилавших днище повозки.

Через пару минут Басанов закинул сумки, и под шелест уминаемого полозьями снега повозка тронулась в путь. Едва за поворотом скрылись ельник и заметный пенек, как в спину ему уперся тяжелый взгляд. Между лопаток засвербело противными леденящими мурашками. Казалось, что невидимая холодная рука провела от затылка до ягодиц. Силантий, не оборачиваясь, цыкнул языком и пробормотал:

— Не спится ему, ну ничего, завтра разберемся. Никиту разобрало любопытство: что же там было?

Большой опасности парень не чувствовал, и ему захотелось узнать поподробнее о странном явлении. Старик же заметно скукожился и начал подгонять кобылу.

Через несколько километров дорога вывела к берегу еще покрытого льдом озера. Остановив разогнавшуюся лошадь, Силантий привстал, к чему-то прислушался, затем, повернувшись, заметил:

— Повезло, что я тебя сегодня встретил. Зверь пробудился, один ты не прошел бы и ста шагов дальше того пенька, сгинул бы. Да... Беда-то какая. Не зря Аким беспокоился, неладно, мол, все, грядет что-то нехорошее. Как в воду глядел! Прозорливый твой дед. Боярин, одним словом.

— Это медведь, что ли? — задавая вопрос, Никита попытался вспомнить, что знает об этом животном, но, к великому сожалению, все познания исчерпывались общими сведениями, полузабытыми разговорами из детства да телевизионными передачами.

— Хуже. Если б мишка, то все было бы проще. — Вся веселость с Силантия слетела как шелуха, тоскливая обреченность засквозила в голосе. — Скорее всего — это дух, очень нехороший дух нехорошего зверя. А может, и того хуже.

— Какого? Это, наверное, дух бешеного зайца вышел на тропу войны, и теперь всякая тварь лесная будет от него щемиться. — Басанова стала разбирать лихая бесшабашность и чувство превосходства над замшелыми жителями глухой деревни. Лишь только он перестал ощущать чужое давление извне, как все ему показалось простым бзиком.

— Заяц, — хмыкнул возница, — а тигра не хочешь или гигантскую рысь? Никто его не видел, а те, кто увидел, их самих уже не видали. Только кости по лесу раскиданные да следы непонятные. Я лес как свои пять пальцев знаю, но что это такое, откуда оно берется и где обитает — понятия не имею. Это как дурная примета. Ведь Зверь появляется только тогда, когда грядут большие неприятности. Последний раз он приходил три года назад, в конце сентября. Две недели в лес не то что страшно зайти было — ужаснее. Потом охотники какие-то деловые из города прикатили и почти сразу пропали. Ружья их мы опосля нашли у Черных Камней, а больше — ничего. Зато на всю осень нечисть так разгулялась, что чуть Ламбушку не сгубила. Шилов хутор вообще разорили. Из их семейства только Васька жив и остался. Блаженным, правда, стал, живет в старой усадьбе (в тех развалинах и жить-то негде), за околицу не выходит и бормочет все время непонятное, как немец какой-то. Старая Мироновна, бабка твоя, над ним как только ни ворожила, да все без толку. Белая Наста так та вообще даже подходить к нему не стала. «Без толку, — говорит, — таким, мол, надолго останется, а дальше — жизнь покажет». Эх, грехи наши тяжкие!