Лазурное прошлое - Эва Бялоленьская Страница 5

Они по-прежнему чесали шерсть, но работали медленно и неловко. То и дело кто-то поднимал голову и смотрел на север. Темноволосые ленгорхийцы — озабоченно, морща лбы и сжимая губы. Невольники со светлыми волосами и кожей — внимательно и с затаенной надеждой в глазах. Лишь тонкая ниточка удерживала людей от бунта, и Рог чувствовал, что она вот-вот оборвется. Держать невольников так близко от границы, где от свободы их отделяли только два дня пешего хода, было ошибкой. Но они были дешевой рабочей силой — обходились намного дешевле, чем свободные наемные работники.

В тот вечер солнце на закате было красным — огромное, раздувшееся и зловещее. Пролитая кровь убитых возносилась к небесам, оскверняя золотистый диск.

Волна без лишних слов просматривала содержимое сундуков, укладывая в узелки самые необходимые и ценные вещи. В кладовой служанки пересчитывали буханки хлеба и запасы сушеного мяса, делая из них удобные в переноске тюки. Мужчины сняли со стен мечи и луки, на ночь пристраивая их у своих постелей.

— Военные полюбовницы, — буркнул кто-то, но этим и ограничились. Никому не хотелось говорить о приближающейся опасности.

* * *

В ту ночь барабаны, кажется, звучали еще ближе. Глубокое ду-дум-дум-думмм беспрерывно неслось в холодной ночной тиши. Когда Белый Рог закрывал глаза, он точно видел крадущегося к нему беловолосого гиганта с окровавленным клинком в руках. Псы во дворе молчали, точно и им передалось предчувствие опасности. Козленок тоже вслушивался в тревожную боевую музыку. Не требовал рассказывать сказки, не задавал вопросов, только протянул свою хрупкую ручонку к брату, ища его ладони. Наконец он заснул, и только тогда Рог осторожно высвободил затекшую руку, которую сжимал испуганный ребенок.

«Он еще слишком мал, чтобы спать с нами, — подумал Рог. — Ему бы еще с мамой побыть».

Барабаны продолжали глухо бить, сердце парнишки, казалось, подстроилось к их монотонному ритму, мысли мешались, в конце концов, он тоже заснул.

Проснулся он внезапно, вырванный из мутных глубин беспокойного сна новым звуком. К отдаленному грохоту военных барабанов присоединился хор людских голосов, скандировавших, а скорее даже вопивших, в том же самом ритме:

— Та-га-ро! Та-га-ро! Лен-го-ри, лен-го-ри!.. Ниф'ева тага-ро лен-го-ри фуо-хмор! Та-га-ро…

Ему не надо было тащиться к узкому окошку, чтобы понять: хлопки ладоней и постоянно повторяемые оскорбительные слова о перерезанных глотках ленгорхийцев доносятся из невольничьего барака. За стеной послышалось движение, кто-то бросил несколько проклятий, с шумом распахнулись двери. Смекалистый и Козленок вскочили со своих сенников, прислушались. Вскоре, однако, суматоха в доме улеглась, а вызывающее пение продолжалось. Явно никто не вышел, чтобы наказать и припугнуть строптивых работников.

— Утром отец велит их выпороть, — злобно прошептал Смекалистый. — Что они себе думают?

Белый Рог повернулся к брату, хотя в темном помещении почти ничего не было видно.

— Глупыш, — проворчал он. — Опусти доску, спать надоть, завтра куча работы. Только к подневольным не лазьте. Козленок, держись подле мамки. Смекалистый, а ты недалече от отца старайся быть или от кого из старших.

— А что такого? — буркнул в ответ Смекалистый.

— Потому как, сдается мне, «белые» только и ждут оказии, чтобы дать деру, а будешь им на глаза лезть — оторвут твою дурную башку, и не пикнешь, — ответил Рог, снова укладываясь и поворачиваясь лицом к стене.

* * *

Но утром никто и не вспомнил о бунтарских ночных песнопениях, а в воздухе явственно чувствовалось напряжение. Работники выполняли поручения медленно и нестарательно. С самого полдня на горизонте виднелись два одиноких столба дыма от сигнальных костров. Дубовый молча приглядывался к ним, приставив ладонь ко лбу. Когда опустил руку, лицо у него было застывшее и неподвижное, точно вырезанное из твердого дерева.

— Разделите стада, — велел отец. — Латка и Случай — в долине. Смекалистый, Клин и Рог — над рекой до Двойного. Малого возьмите с собой, пусть животных метит.

Разделение стад… Белый Рог когда-то пережил нечто подобное, хоть был тогда еще слишком мал, чтобы помнить — остались в памяти только общая суматоха, какие-то отрывочные картинки и ощущение общего страха, когда убегали от «белых» орд, унося с собой только малую часть нажитого и гоня самых ценных животных из стада. Граница проходила тогда значительно южнее, пока эль Тиис не отвоевал новый кусок земли для своих соплеменников. И почему только Дубовый упорно предпочитал жить в такой опасной местности? Неужели лучшие пастбища и добрый источник воды стоили вечной тревоги, прираставшей к человеку, точно вторая кожа? Никто не мог быть тут уверен, что в один прекрасный день он не превратится в искалеченный кусок мяса, валяющийся рядом с убитыми пастушьими псами на траве, вытоптанной копытами боевых коней.

Когда Белый Рог уже обливался потом, несколько часов не вылезая из седла и гоняясь за скотиной с пастушеской держалкой в руках, он почти уверился, что не стоят. Запыхавшийся, заляпанный охрой Козленок бегал с ведерком краски и мазал ею рога указанных животных. Потом меченых коз погнали в загон возле дома.

Едва Рог въехал во двор, как сразу увидел тревожную картину: отец наклонился над кем-то, прижав острие меча к лицу мужчины, лежавшего на пыльной земле. Неподалеку стояла мать, нервными движениями отстраняя с лица светло-каштановые волосы. У ног ее валялись пораскиданные узлы.

— Ты не смеешь приближаться к моей женщине, — с бешенством цедил Дубовый. — Не смеешь к ней обращаться, даже смотреть не смеешь! А то зарежу тебя, как козла паршивого!

Вдруг он рванул клинок, и у невольника вырвался сдавленный крик боли.

— А это — чтоб помнил и держал язык за зубами. Это и вас касается. — Дубовый ткнул мечом в сторону двух невольников, наблюдавших за расправой со стиснутыми кулаками. — А теперь прочь отсюда. Беритесь за работу!

Они молча отошли, но в глазах их пылала ненависть. Рог помог сойти на землю Козленку, которого вез, усадив перед собой в седле. Мальчик тут же подбежал к матери, чтобы помочь ей собрать узлы. И они сразу стали перешептываться, но так тихо, что ничего нельзя было разобрать. А Дубовый решительными шагами ушел куда-то за постройки.

— Фонон! Иди сюда, возьми коня! — Белый Рог позвал раненого мужчину, который как раз шел к корыту с водой, чтобы обмыть кровь. Невольник медленно и неохотно повернулся к нему.

Рог нагнулся к нему с седла.

— Я не знаю, что ты сделал моей матери, но лучше б ты так больше не поступал, потому что я тебе шею сверну еще раньше, чем отец тебя достанет, — угрожающе прошептал он и тихо добавил уже более мягким голосом: — Ты, кажись, с дуба рухнул, если сейчас Дубовому на глаза лезешь. Ночью глотки дерете, днем задираете его, только и жди, когда кому железо под ребра всадит. Так тебе не терпится за Ворота Богини?

— Я служу Господу Железа, и он сохранит меня, — прошипел Фонон, так сильно ухватив рукой за поводья, что встревоженный конь захрапел. Другой рукой невольник держался за подбородок, где поранил его клинок хозяина.