Повелитель теней - Грэм П. Тейлор Страница 5

– Среди свиней?! – так и взвился тогда Томас. – Во всей округе есть только одна свинья, и это вы сами, викарий!…

Тропа, по которой он шел, была очень крута; он ухватился за кустик старой ежевики, чтобы подтянуться выше. Колючки впились в ладонь, но ярость заглушила боль. Наконец он нашел тропинку, что вела через лес позади Нэба и сворачивала вниз к заливу.

Томас любил этот залив. Здесь его ожидали приключения, берег был песчаный, никакой гальки. Формой своей залив напоминал лошадиную подкову, приложенную к морю. Во время отлива здесь оставалось множество чудесных маленьких озер в углублениях скал; они были полны водорослей, мелкой рыбешки и красных крабов. Это было место легенд – страшных историй, уводящих в глубь веков, рассказов о короле Генрихе и Робине из Лох-Сли, – обрамленное горной вересковой пустошью и бескрайним морем.

В течение нескольких последних недель залив стал также его домом. После пожара он поселился в просторной пещере, обиталище хоба деревни Торп. Каждая деревня имела собственного хоба – духа, умевшего принимать облик человечка. Хобы были маленькими темно-коричневыми созданиями с большими глазами, крошечными ушами и копной жестких черных волос – совсем как Бидл. Они обладали магической силой и любили потешиться над ничего не подозревавшим путником или тем, кто не оставил своему хобу еды либо денег.

Жители Пика говорили, что Бидл – сын хоба и зачат он был, когда его мать заснула однажды на Чертовой скале.

Хобы постоянно жили в какой-нибудь яме или пещере среди прибрежных скал. Говорили, что они умеют лечить все на свете – от желудочных колик до коклюша. Коклюш убил старшую сестренку Томаса, когда ей было два годика. Она захлебывалась кашлем несколько дней и ночей подряд и в конце концов умерла. Мать Томаса говорила, что это подкосило ее и жизнь потеряла для нее всякий смысл. Следующего ребенка, говорила она, они отнесут к их хобу.

Томасу было тогда пять лет; он прокашлял всю свою четвертую в жизни зиму, до пятого своего дня рождения на Благовещение, и к Страстному четвергу так ослабел, что не мог ходить. Тогда отец отнес его к хобу в Рансуик-Бей.

Все тельце ребенка намазали гусиным жиром, обернули в коричневую бумагу и толстое одеяло. Привязав сына к груди, отец пешком одолел пятнадцать километров. Они добрались до Рансуик-Бея уже за полдень. Отец, выйдя на берег, стал лицом к жилищу хоба и громко прокричал в темную дыру заклинание:

– Хоб! Хоб! У парня кашель… ну, этот… собачий. Сними с него хворь! Сними хворь! Сними хворь! – и после того бросил в дыру один пенни, поднял Томаса, шлепнул трижды по спине и пихнул его голову в дыру.

Томас все еще помнил тот отвратительный, одуряющий запах. В яме было темно, душно, она чуть ли не доверху была забита протухшей пищей, которую бросала туда старуха, присматривавшая за хобом. Томас судорожно вдохнул и зашелся кашлем, кашлял долго. Ему казалось, что он никогда уже не сможет дышать. Так он кашлял, пока его не стошнило. Но с тех пор кашель как рукой сняло.

Тогда Томас почувствовал себя обманутым. Проделать такой путь и даже мельком не увидеть хоба! Не мог же хоб быть таким уж крошечным. Ведь в той яме едва поместилась его голова, где же там быть еще и хобу. К Страстной субботе он убедил себя, что хоба не существует, но все-таки непонятно было, отчего исчез кашель.

Теперь он возвращался в свое временное пристанище, в заправдашную пещеру хоба, и собственные воспоминания уступили место мыслям о больной матери. Он-то имел все необходимое для жизни: плавник, чтобы развести огонь, папоротник, на котором можно было спать, свечные огарки, сворованные у Демьюрела, и хлеб – подаяние. Поскольку он был нищим, ему дозволялось брать хлеб, оставляемый благочестивыми прихожанами в церкви Святого Стефания. Каждую неделю ему оставляли каравай на столе в заднем приделе. Это была единственная милостыня, какую он получал, единственная милостыня, какая была ему нужна. Томас пообещал себе, что теперь, когда он нашел жилье, непременно навестит мать.

Томас знал, что до Дня поминовения усопших никто из деревенских и близко не подойдет к пещере из страха перед хобом. Он, торопясь, шел вниз по тропе через лес. Здесь тропинка полого спускалась к берегу. Сейчас деревья расступятся, и перед ним раскинется Бейтаун и все побережье.

Внезапно он услышал, словно кто-то скребется в лесу: казалось, какой-то крупный зверь точит когти о дерево. Когти яростно впивались в кору, царапанье, скрежет раздавались сверху, правее тропы, там, где деревья взбегали на скалу. Мальчик огляделся вокруг, но ничего не увидел. Он знал, в этом лесу не водится диких собак, но тут опять послышался скрежет, на этот раз позади него и гораздо ближе. Что бы это ни было, передвигалось оно по верхушкам деревьев, успевая при этом поскрести и поцарапать кору каждого. Звуки напомнили ему дворового кота, скребущего двери хлева в надежде поймать там мышь, только были они гораздо громче, и зверь – если это был зверь – намного крупнее.

Он зябко передернул плечами и поднял воротник, чтобы защититься от ветра, воющего среди деревьев. И тут услышал визг. От этого визга у него едва не лопнули уши, а грудь так сдавило, что он не мог вздохнуть. Томасу стало страшно, и он со всех ног бросился к пещере.

Чем бы ни было то, что преследовало Томаса, оно его нагоняло. Тропа, сбегавшая вниз с Чертовой скалы, была скользкой от утреннего морозца, и он бежал все быстрее, перепрыгивая через узлы выступивших через дорожку корней. Еще двадцать метров – и тропа раздваивалась. Правая вела к берегу и пещерам, та же, что шла прямо, – к вершине Нэба и дальше к морю. Он ухватился за дугу молодого деревца, оно крутануло его и вынесло на береговую тропу.

Томас засмеялся. «Меня никогда никто не поймает, ни человек, ни зверь», – думал он.

И тут вновь услышал, уже впереди, чуть ниже по тропе, все тот же визг. Огромные невидимые когти в бешенстве скребли дерево, впивались в мягкую древесину, нанося дереву глубокие раны, куски коры могучего дуба летели к ногам Томаса слева. Дневного света как не бывало, его обволокла глубокая тьма, и тьма эта как бы всасывалась в некую форму, преградившую ему путь к спасению. Солнечный свет был похищен с неба и обратился в темную тень. Эта тень медленно и отчетливо превращалась в некую невиданную и нереальную тварь.

Ноги Томаса буквально приросли к земли, со лба градом катился пот. Между тем чудовище начало принимать вполне четкую форму, наполняться содержимым, становилось почти твердым с виду, устрашающе возвышаясь над ним. Пульсирующая тень потянулась к Томасу, обволакивая его аурой мощи.

Собрав последние силы, он повернулся и бросился к Нэбу. Скоро он вылетел из-под деревьев на открытое место и побежал по узенькой тропинке, которая вилась вдоль скальных обнажений, отделявших Чертову скалу от залива. Он оглянулся на обломки потерпевшего крушение брига. Сейчас берег был пуст, за исключением единственной фигуры в церковном облачении; человек обеими руками держал над головой маленькую фигурку, сверкавшую в утреннем свете.

Между тем из леса опять послышался визг и отвратительный звук царапавших деревья когтей – тень-чудовище подбиралась все ближе.