Метро 2034 - Дмитрий Глуховский Страница 5

Надя, кряжистая говорливая тетка в дырявом пуховом платке иизмазанном переднике, принесла горячую кастрюлю с мясом и овощами, и дозорныеоживились. Картошка и огурцы с помидорами считались здесь самым изысканнымделикатесом: кроме Севастопольской, овощами могли попотчевать разве что в парелучших ресторанов Кольца или Полиса. Дело было не только в сложныхгидропонических установках, необходимых для выращивания сбереженных семян, но ив том, что мало кто в метро мог растрачивать киловатты электричества, чтобыразнообразить солдатское меню.

Даже на стол к начальству овощи попадали лишь по праздникам,обычно же ими баловали только детей. Истомину пришлось изрядно поспорить с поварами,чтобы убедить их добавить вареной картошки и по помидору к полагающейся понечетным числам свинине — для поддержания боевого духа.

Затея сработала: стоило Наде, по-бабски неловко скинув сплеча автомат, приподнять крышку кастрюли, как морщины на лицах дозорных сталиразглаживаться. Под такой ужин продолжать набившие оскомину разговоры осгинувшем караване и задерживающейся разведгруппе не хотелось.

— Сегодня вот целый день почему-то о Комсомольскойвспоминаю, — сказал, разминая картошку в своей алюминиевой миске, седой старикв ватнике с метрополитеновскими лычками. — Вот бы попасть, посмотреть… Какаятам мозаика! На мой вкус, самая красивая станция в Москве.

— Да брось, Гомер, небось, ты просто жил там, вот и любишьее до сих пор, — немедленно отозвался небритый толстяк в ушанке. — А наНовослободской витражи? А на Маяковской — колонны такие воздушные и фрески напотолке?

— Мне Площадь революции всегда нравилась, — стеснительнопризнался снайпер, тихий серьезный мужчина в годах. — Сам знаю, что глупости,но вот все эти суровые матросы и летчики, пограничники с собаками… С детстваобожал эту станцию!

— А чего это глупости? Там очень даже симпатичные мужички вбронзе изображены, — поддержала его Надя, соскребая остатки со дна кастрюли. —Эй, бригадир, смотри, без ужина останешься!

Сидевший особняком высокий плечистый боец неторопливоприблизился к костру, забрал свою порцию и вернулся на прежнее место — поближек туннелю, подальше от людей.

— Он вообще на станции появляется? — шепотом спросилтолстяк, кивая на тонущую в полумраке широченную спину.

— Больше недели безвылазно здесь сидит, — так же тихоответил снайпер. — Ночует в спальнике. Как у него только нервы выдерживают…Хотя, может, ему просто нравится это дело. Три дня назад, когда упыри чутьРината не загрызли, он потом ходил и добивал их. Вручную, минут пятнадцать.Возвращается — сапоги все в кровище, автомат тоже… Довольный.

— Не человек, а машина… — вставил долговязый пулеметчик.

— Я с ним даже спать рядом побаиваюсь. Видел, что у него слицом? Я ему и в глаза посмотреть-то не могу.

— А я, наоборот, только с ним себя спокойно и чувствую, —пожал плечами старик, которого называли Гомером. — Да что вы к немупривязались? Он хороший человек, покалеченный только. Это в станциях красотаважна. А Новослободская твоя, кстати, полная безвкусица! Такие витражи натрезвую голову смотреть невозможно… Тоже мне, витражи!

— А мозаика на колхозную тему в полпотолка — не безвкусица?!

— И где ты нашел на Комсомольской такие панно?

— Да все это чертово советское искусство либо про колхознуюжизнь, либо про летчиков-героев! — разошелся толстяк.

— Сережа, не трогай летчиков, — предупредил снайпер.

— И Комсомольская — дрянь, и Новослободская — дерьмо, —послышался глухой низкий голос.

От неожиданности толстяк поперхнулся заготовленными словамии уставился на бригадира. Остальные тоже сразу затихли, ожидая продолжения: тотпочти никогда не принимал участия в их разговорах, даже на прямые вопросыотвечая совсем коротко или не отвечая вовсе.

Он так и сидел к ним спиной, не спуская глаз с жерлатуннеля.

— На Комсомольской своды слишком высокие, колонны тонкие,вся платформа с путей простреливается — как на ладони, и переходы перекрыватьнеудобно. А на Новослободской все стены в трещинах, сколько они их низамазывают. Одной гранаты хватит, чтобы похоронить всю станцию.

И витражей там уже давно нет. Полопались.

Хрупкая штука.

Возразить никто не осмелился. Помолчав немного, бригадирбросил:

— Я иду на станцию. Гомера беру с собой. Смена будет черезчас. Артур остается за старшего.

Снайпер зачем-то вскочил и кивнул, хотя бригадир этого видетьне мог. Старик тоже поднялся и стал суетливо собирать разложенные вокругпожитки в вещмешок, так и не доев свою картошку. К костру боец подошел уже приполном походном снаряжении, в своем непременном шлеме и с объемистым рюкзакомза плечами.

— Удачи.

Глядя на две удаляющиеся по освещенному перегону фигуры —могучую бригадирскую и сухонькую Гомера, снайпер зябко потер руки и поежился.

— Что-то похолодало. Подкиньте угольку, а?

За всю дорогу бригадир не проронил почти ни слова, уточнилтолько — правда ли, что Гомер раньше был помощником машиниста, а до того —простым обходчиком путей. Старик посмотрел на него подозрительно, но отпиратьсяне стал, хотя на Севастопольской он всем всегда говорил, что дослужился домашиниста, а про свою работу обходчиком вообще предпочитал не распространяться,считая ее того недостойной.

В кабинет начальника станции бригадир вошел без стука, сухоотдав честь расступившимся караульным. Ему навстречу удивленно поднялись из-застола Истомин и полковник — всклокоченные, усталые, растерянные. Гомер робкозамер у входа, переминаясь с ноги на ногу.

Бригадир стащил и поставил прямо на истоминские бумаги свойшлем, провел рукой по выбритой наголо макушке. В свете лампы стало видно, какстрашно обезображено его лицо: левая щека перепахана и стянута огромным шрамом,словно от ожога, глаз превратился в узкую щель, к уголку губ от уха ползет,извиваясь, толстый лиловый рубец. Хотя Гомер и считал, что привык уже к этомулицу, сейчас, как и впервые, когда он его увидел, изнутри защекотал противныйхолодок.

— Я сам пойду к Кольцу, — не здороваясь, выстрелил бригадир.

В комнате повисло тяжелое молчание. Гомер и раньше слышал,что бригадир, будучи незаменимым бойцом, имел особые отношения с начальствомстанции. Но только теперь он начал понимать, что, в отличие от всех остальныхсевастопольцев, бригадир дозора, кажется, вообще не подчинялся руководству.