Суженая императора - Серина Гэлбрэйт Страница 5

Я пожалела.

Ржавчина сожалений разъедает меня всё утро с момента, как Стефан, не добавив более ни слова, ушёл. Снова и снова я повторяю в мыслях эту ситуацию, верчу и кручу её так и этак, ищу ошибку в своих поступках, в своих суждениях. Понимаю – ошибка закралась не в прошедшую ночь, не в прошлый вечер, но два месяца назад, когда я поддалась на уговоры Греты и решилась просить самого императора о милости для нашей обители.

На что я рассчитывала, представая пред его очами?

Наверное, на простую, но оттого не менее широко распространённую банальность, факт, подтверждённый не одним годом общения со множеством женщин.

Мужчины с лёгкостью забывают случайных любовниц. Отворачиваются от мимолётных увлечений и идут дальше своею дорогой, выбросив из мыслей и сердца женщину, которую ещё недавно держали в объятиях.

Меня и Стефана разделяло то, что когда-то соединило, – скоротечная беззаботная неделя тайных свиданий и страсти, пылавшая слишком ярко, чтобы гореть по-настоящему долго.

Разница в положении и происхождении.

И вереница лет.

Я искренне полагала, что он меня не узнает.

Я стала старше. Мы оба стали.

Мои волосы давно уже не каштановые с вкраплением золотых огоньков, какими были в юности, и я похудела. Да и впрямь, сколько женщин у него было после меня? Скольких женщин он видит ежедневно, придворных фрайнэ, служанок и просительниц? Десятки и сотни лиц, зачастую безымянных, замеченных мельком, походя. С чего вдруг Стефану было вспоминать девушку, которую он не видел семь лет?

А поди ж ты, вспомнил.

Разглядел в толпе просителей, что наводняли приёмную залу раз в два месяца, в особый день, когда любой человек, и мужчина, и женщина, даже самого низкого рода, допускался в столичный дворец и мог лично поведать императору о своей беде, попросить о милости или заступничестве.

Узнал.

И с той поры не отпускал, не оставлял в покое, будто нутром чуял мою тайну.

Будь он другим, и всё было бы иначе. Родовой артефакт подтвердил бы, что Мирелла от его плоти и крови, и никакая примесь материнского яда этого не изменит. Стефан мог бы признать незаконного ребёнка, как поступил мой отец когда-то, принять в свой род, дать имя и защиту, – или не признавать. Так или иначе я вырастила бы Миреллу, я справилась бы, как справлялась раньше, и неважно, был бы её отец рядом или навеки остался бы бесплотным духом в моих скупых упоминаниях, носила бы она его имя или моё.

Но Стефан тот, кто он есть, Его императорское величество Стефанио Второй, правитель Благословенной Франской империи, стоящий над людьми так же, как Четверо стоят над всем миром человеческим. Он не может избрать суженую иначе, чем через выбор жребием, не может обвенчаться с женщиной, что пришлась ему по сердцу, не может произвести на свет ребёнка, рождённого вне освящённого в храме союза. И мы обе, я и Мирелла, всего лишь досадное исключение из правил, принятых много веков назад, мы ошибка, неучтённый фактор отравленной крови.

Я терзаюсь сожалениями весь день, но куда сильнее грызёт понимание, что может повлечь за собою случайно открывшаяся правда. Утром Мирелла пытается расспросить меня поподробнее о ночном госте, но я только отмахиваюсь, придумываю глупые отговорки, как мог мужчина попасть в мою спальню в такой поздний час, и умоляю дочь сохранить всё в тайне. Отвожу Миреллу в храмовую школу, возвращаюсь домой и пробую отвлечься от тяжёлых мыслей работой. Во второй половине дня, по окончанию занятий в школе, забираю дочь и ближе к вечеру решаюсь заглянуть в нашу обитель. Дела и заботы идут своим чередом, кажется, ничто не изменилось, всё по-прежнему. Меня никто не поджидает, ни подле обители, ни возле дома арайнэ Анды, я не замечаю слежки, как ни стараюсь, если таковая вовсе есть. И я позволяю себе немного успокоиться, поверить, будто обошлось.

Какому фрайну, мечтающему о сыне, что продолжит его род, нужна дочь?

Какой правитель патриархального государства, торопящийся привести в этот мир мальчика и наследника престола, захочет увидеть первенцем девочку?

Франская империя не Вайленсия с её матриархальным укладом, здесь у девочек даже благородной крови прав не больше, чем у распоследнего безымянного бродяги, неприкаянного странника без мелкой монеты за душой. Здесь ценность девочки определяется её происхождением и мать, рождённая от богопротивной связи с харасанским демоном, превращает дочь в такого же отверженного, презираемого всеми смеска, как она сама, не стоящего ровным счётом ничего.