Майский ястреб - Джиллиан Брэдшоу Страница 5

Отец разослал сообщение королям Оркад. Собственно, это было распоряжение: собрать отряды, припасы, погрузиться на корабли и прибыть в Дун Фионн. Постепенно они начали прибывать: высокие воины в ярких плащах, украшенных драгоценностями, вооруженные длинными копьями с блестящими наконечниками, дротиками в колчанах, мечами на перевезях. Щиты прикрывали плечо и сверкали разноцветной эмалью. Короли и командиры отрядов носили кольчуги, привезенные из Северной Британии или Галлии, сияющие, как рыбья чешуя. Прочие воины одеты в кожаные куртки с металлическими бляхами. Воинов сопровождали боевые псы, здоровенные звери серой масти, в ошейниках, украшенных серебром. У некоторых королей на плечах сидели нахохлившиеся ястребы. Перья дыбом, глаза сверкают. Вся эта компания стала лагерем вокруг Дун Фионна, каждый остров отдельно от другого, но все они повиновались моему отцу. В общей сложности собралось около тысячи опытных воинов и около трех тысяч ополчения. К юго-востоку от Дун Фионна стояли на рейде их корабли: большие двадцативесельные карраги. Паруса были убраны и принайтованы к мачтам. Корабли то и дело приходили и уходили: кто-то пополнял припасы, кто-то отправлялся с сообщениями к нашим союзникам в Гододдине. В самом Дун Фионне и вокруг него было шумно и суетно. Вся организация, планы подготовки к походу лежали на отце, и моя мать всегда была рядом с ним. Приходилось заботиться не только о том, чтобы накормить всю эту разношерстную компанию, но и постоянно улаживать споры и ссоры между королями разных островов, предотвращать кровную месть между соперничающими кланами и согласовывать детали союза с Гулгоудом, королем Годдодина. В это время я почти не видел ни отца, ни мать.

Во все глаза я смотрел по сторонам, не переставая удивляться. Мне впервые довелось наблюдать такое скопище вооруженных людей. Сила, сосредоточенная в одном месте, поражала. Уже тогда я понимал, что долго без войны никак нельзя. Но во что же обходилось все это великолепие: блеск оружия, дорогая одежда, изукрашенные доспехи! Готовность воинов сражаться и, может быть, отдать жизнь на поле боя, вопреки очевидному восторгу вызывала во мне какую-то неясную тоску. Я пытался справиться с ней, в который раз говоря себе, что я не воин, во всяком случае, не такой воин, которого хотели бы видеть в рядах своих войск эти лорды. И все же, и все же... Уж очень здорово выглядело наше воинство. Иногда я отчаянно желал, как и любой другой мальчишка на острове, влиться в эти ряды, заслужить честь и славу для себя, для своего клана и моего господина.

Агравейн не сомневался, что слава на войне ему обеспечена. Получив оружие вместе с остальными четырнадцати и пятнадцатилетними, он теперь хвастался больше и громче всех. То и дело затевал со мной ссоры, часто перераставшие в драки. Он настолько ошалел от предвкушения и рвения, что его обычная вспыльчивость проявлялась на каждом шагу.

В середине марта армия отплыла в Гододдин. Они шли вдоль побережья южного Пиктленда под парусами или на веслах, если ветер заходил на встречный, затем втянулись в пролив, разделяющий Манау Гододдин пополам, и высадились возле королевской крепости Гододдина, Дин Эйдин. Последний воин еще не успел сойти на берег, а там уже вовсю шло создание укрепленного лагеря. Мой отец рассылал письма королям, в том числе и тем, кто вошел в союз с Докмейлом из Гвинеда, то есть нашим основным соперником в борьбе за трон высшего короля. Усилия отца поколебали намерения Вортипора из Дифеда, и теперь он в любой момент мог покинуть Докмэйла. Правда, пока не понять было, встанет ли Вортипор под руку моего отца или начнет собственную борьбу за трон Пендрагона. Он хитрый лис, и доверять ему стоит не больше, чем гадюке. В качестве союзника от него проблем больше, чем от врага. Но Дифед — сильная, обильная земля, а тамошние люди учились сражаться у римлян. Сам Вортипор носил титул «Защитника», чтобы напоминать прочей Британии о днях, когда его провинция защищала весь остров от ирландских разбойников. Вортипор — ирландец, но усвоивший римские манеры и приемы ведения войны. К тому же он располагал довольно значительной поддержкой, во всяком случае, такой, которую не стоило игнорировать. Отец и мать часами обсуждали, какую позицию он займет, и что делать, когда он определится со своей позицией. Из нашего мальчишеского Дома я мог видеть, что свет в покоях отца горит до глубокой ночи. Вообще было немножко странно видеть, как темно стало в Дун Фионне после отбытия армии. В крепости осталась только немногочисленная стража. Казалось, в ночи светились всего несколько желтых пятнышек от горевших факелов, а днем чернели проплешины на месте костров.

Без Агравейна и отцовского надзора у меня теперь было столько свободы, сколько не бывало никогда в жизни. К занятиям в мальчишеском Доме уже не предъявляли таких строгих требований, как раньше. Старшие ребята ушли с войсками, тиранить нас стало некому; не стало и поздних застолий для мужчин, после которых многие из нас маялись животом на следующий день. Большинство ребят целыми днями играли в херли. [Хёрли — ирландский вариант хоккея на траве.] Иногда и я составлял им компанию, но восторга по этому поводу никто не проявлял, игрок-то я был посредственный. Так что большую часть времени я проводил в Ллин-Гвалх или в разъездах по острову.

Оркады — очень красивые острова, несмотря на то что британцы зовут их «Ужасными». Климат у нас мягкий, зимой в Дун Фионне теплее, чем в Камланне на юге. Местность в основном холмистая, земля поросла невысокой травой и вереском, так что пастбищ для овец и коров хватает. Фермеры довольны. Открытое свинцово-серое море полно рыбы. Оно вечно бьется о скалистые берега на западном побережье. Там полно гнезд всяких морких птиц. Шум моря прекрасно слышен и в Дун Фионне, к нему настолько привыкаешь, что в какой-то момент просто перестаешь слышать, как стук собственного сердца. Тупики галдят на обрывах, чайки пронзительно вопят над серо-зелеными волнами, то и дело взблескивают на солнце белыми крыльями. Иногда их голоса кажутся даже мелодичными, как у жаворонков в солнечные дни над лугами.

Говорят, что земля, в которой жил в молодости, становится частью тебя самого. Похоже на то, ведь даже сегодня море и скорбные голоса чаек словно возвращают мне Ллин-Гвалх, окутанный туманом, каплями стекающим с вересковых веток.

Той весной острова казались особенно красивыми. Иногда я ездил с моим младшим братишкой Медро, делясь с ним разными мыслями и пересказывая истории, услышанные от взрослых. Он считал меня рассказчиком даже получше, чем бард моего отца Орлам, но это, скорее всего, потому, что он просто не привык к бардовской манере повествования. Я хотя и понимал это, но все же с удовольствием выслушивал его похвалы.