Самая темная дорога - Гай Гэвриэл Кей Страница 5

От Пожирателя Душ.

Когда стемнело, Брендель направил их суденышко к песчаному берегу западнее Эйвена и Ллихлинских болот и теплым вечером, когда появились первые звезды, причалил к берегу. Они разбили лагерь и поужинали припасами, которыми их снабдил Верховный правитель. Позднее Брендель разложил одеяла, и они легли близко друг к другу между водой и лесом.

Брендель не стал разводить костер, из осторожности он не хотел жечь даже сухой хворост деревьев Пендаранского леса. Все равно им и не нужен был костер. Стояла чудная ночь, ночь лета, подаренного Кевином Лэйном. Брендель и Джен поговорили о нем. По мере наступления ночи звезды разгорались все ярче. Они тихо беседовали об утренних расставаниях и о том, где они причалят на следующий вечер. Глядя в ночное небо, наслаждаясь его великолепием, он рассказывал ей о красоте и покое Данилота и жаловался на то, что звездный блеск над ним померк с тех пор, как Латен, Плетущий Туманы, превратил их родину в Страну Теней.

После этого они замолчали. Когда взошла луна, они одновременно вспомнили о том последнем ночлеге, когда лежали рядом под открытым небом.

— Вы бессмертны? — спросила она тогда, прежде чем уснуть.

— Нет, госпожа, — ответил он. И смотрел на нее какое-то время, пока сам не уснул рядом со своими братьями и сестрами. Чтобы проснуться среди волков и цвергов, среди кровавой бойни, устроенной Галаданом, повелителем волков.

Мрачные то были мысли, а молчание слишком тяжелым для быстрого, как ртуть, хранителя Кестрельской марки. Он запел и стал убаюкивать Джен песней, словно любимого ребенка. Спел очень старую песню о мореплавателях, потом одну из своих собственных песен — о покрывающихся листьями деревьях аум и распускающихся весной цветах сильваина. А потом, когда ее дыхание стало медленным, его голос погрузил ее в сон словами песни, которую он всегда пел последней перед сном, — словами «Плача» Ра-Термаина по всем погибшим.

Когда Брендель кончил петь, Джен спала. А он остался бодрствовать, слушая шум отлива. Никогда больше он не уснет, пока она находится под его охраной, никогда. Он не спал всю ночь, все смотрел и смотрел на нее.

Другие тоже смотрели, наблюдали с темной опушки Пендаранского леса: их взгляды не были приветливыми, но пока и не были недоброжелательными, так как те двое, на песке, не входили в лес и не жгли деревьев леса. Тем не менее они находились слишком близко, и поэтому за ними пристально следили, так как лес охранял себя и лелеял свою давнюю ненависть.

Их разговоры также были услышаны, как бы тихо ни звучали их голоса, потому что подслушивающие уши не принадлежали людям и умели различать речь, граничащую с невысказанными мыслями. Так стали известны их имена. А потом по этой части леса пронесся ропот, так как те двое назвали то место, куда направлялись, а место это было построено для той, которую любили больше всех, а потом потеряли: для Лизен, которая никогда бы не умерла, если бы не полюбила смертного и не была втянута в войну, если бы не ушла из-под крова леса.

Срочное сообщение передали без слов шелестящие листья, промелькнувшие туманные призраки, почти незримые, колебания лесной почвы, быстрые, как удары пульса.

И это сообщение за очень короткое время по здешним меркам дошло до ушей единственного представителя древних сил леса, который мог понять, что происходит, так как жил во многих мирах Великого Ткача и сыграл свою роль в этой истории, когда она была соткана впервые.

Он все обдумал, неторопливо и тщательно, хотя это известие вызвало бурление крови и пробуждение прежнего страстного желания, и послал обратно через лес ответ, шелестом листьев и скрипом ветвей, биением пульса в корнях.

«Успокойтесь, — гласило оно, гася волнение леса. — Сама Лизен приветствовала бы эту гостью в своей Башне, хотя и не без грусти. Она заслужила свое место у этого парапета. Другой же гость — из светлых альвов, а ведь именно они построили Анор, не забывайте об этом».

— Мы ничего не забываем.

— Ничего, — холодно прошептали листья.

— Ничего, — пульсировали древние корни, скрюченные от давней ненависти. — Она умерла. Она не должна была умереть никогда.

Однако в конце концов он подчинил их своей воле. Не в его власти было подчинить всех, но он мог убедить, и в эту ночь, в этом случае, ему удалось это сделать.

Затем он вышел из дверей своего дома и быстро прошел путями, ведомыми ему одному, и пришел в Анор как раз тогда, когда взошла луна. И принялся готовить дом, который стоял пустым все эти годы, с тех пор как Лизен увидела проходящий мимо корабль-призрак и бросилась с высокого балкона в морскую пучину.

Дел оказалось меньше, чем можно было бы предположить, так как эту Башню построили с любовью и очень искусно, и в ее камни заложили магические силы, чтобы они не рухнули.

Он никогда здесь прежде не был: здесь слишком остро чувствовалась боль. На мгновение заколебался на пороге, вспомнив множество вещей. Затем дверь распахнулась от его прикосновения. При свете луны оглядел комнаты нижнего уровня, предназначенные для тех, кто нес стражу. Ничего не тронул и прошел наверх.

Море непрестанно шумело у него в ушах, пока он поднимался по нестершимся каменным ступенькам винтовой лестницы в единственной башенке, и так он пришел в ту комнату, которая некогда принадлежала Лизен. Мебель была скудной, но изящной и странной, ее делали в Данилоте. Комната оказалась просторной и светлой, так как с западной стороны стена отсутствовала: вместо нее от пола до потолка тянулось окно, сделанное с искусством, достойным Гинсерата из Бреннина, и из него было видно залитое луной море.

Внешнюю поверхность стекол покрывали пятна соли. Он прошел вперед и открыл окно. Две половинки легко разъехались в стороны по желобкам и скрылись в стене. Он вышел на балкон. Море громко шумело; волны с ревом бились о подножие Башни.

Он долго стоял там, охваченный столькими печальными воспоминаниями, что их уже невозможно было отделить друг от друга. Он взглянул налево и увидел реку. Целый год с того дня, как она умерла, ее воды были красными, и сейчас они становились красными каждый год, когда наступал этот день. Когда-то эта река имела название. Теперь оно исчезло.

Он покачал головой и занялся делом. Задвинул окна и снова сделал их чистыми, магических сил у него для этого было более чем достаточно. Потом снова их раздвинул и так оставил, чтобы ночной воздух вливался в комнату, простоявшую закрытой тысячу лет. Нашел в ящике свечи, а под лестницей факелы — дерево для них пожертвовал лес специально для этой Башни. Он зажег факелы в специальных захватах на стене вдоль лестничного пролета, а потом расставил свечи в самой высокой комнате и все их зажег.

При их свете он увидел слой пыли на полу, хотя, как ни странно, на кровати пыли не было. А потом он увидел еще кое-что. И даже его древняя, всезнающая кровь застыла в жилах, когда он это увидел.

В пыли виднелись следы, не его следы, и они вели к кровати. А на покрывале — сотканном, как ему было известно, мастерами Сереша — лежала масса цветов: розы, сильваины, корандиль. Но не цветы притягивали его взгляд.