Чужая игра для сиротки. Том первый - Айя Субботина Страница 5

Мы с Игрей украдкой беремся за руки и потихоньку хихикаем, потому что этот чистый красивый голос звучит игриво, как весенний ручей.

— Я не вижу здесь страждущих и обездоленных, — резонно заявляет Тамзина. — Прошу простить, господин, но если ваша… повозка, — она говорит это с подчеркнутым пренебрежением, — испорчена, значит, на то воля богов. Здесь, как видите, лишь пять женщин и вряд ли мы в состоянии…

— … оставить без помощи тех, кто о ней просит? — вторгается в их перепалку еще один мужской голос.

Такой низкий, вкрадчивый и простуженный, что у меня марашки россыпью по той части тела, которую, за три часа пути, уже успела порядком отсидеть.

— «Том заветов», стих девятнадцатый: «Каждый, кто в нужде взывает о помощи, должен немедленно получить ее — едой, кровом или вдохновенной молитвой». Так, кажется?

Игрейн косится на меня круглыми, как у рыбы, испуганными глазами.

Я рискую потихоньку поднять голову, заранее зная, что если Тамзина заметит, что я ослушалась, по возвращению меня запрут в келье для «вдумчивых молитв».

Но кто бы на моем месте поборол искушение, особенно, если тебе восемнадцать, и эти двое — вторые встреченные в жизни мужчины.

Тот, что стоит чуть в стороне от беловолосого, еще выше его. Ненамного, но это сразу бросается в глаза. Как и его более мощное сложение, подчеркнутое непримечательным черным мундиром простого гвардейца. На вид ему может быть от тридцати до сорока, на висках — тонкие полосы ранней седины, но остальные волосы черные, как смоль, гладкие и стриженные коротко, сзади, но при этом достаточно длинные спереди, чтобы почти полностью скрывать его взгляд.

Видны лишь тонкий нос с горбинкой и выразительно очерченные губы.

И немного впавшие щеки с тенями усталости поверх, как раз в тех местах, где его глаза надежно скрыты за волосами.

Мне правда не по себе от того, что лица этого человека толком не рассмотреть, потому что он, даже если смотрит на настоятельницу, как будто одновременно копошится и в моей голове.

Тамзина выравнивается, ее спина становится прямой, как гвоздь — хоть прямо сейчас вколачивай в чью-то упрямую башку.

На нее не действуют ни лучезарная сногсшибательная улыбка блондина, ни неприятная загадочность брюнета. Но она явно бессильна против оружия, которым сама владеет в совершенстве — слов, заветов и напутствий, которые Плачущий оставил своим верным служителям. Она не может отказать своему драгоценному богу.

А, значит, не может отказать и этим двоим.

— И что же слабые женщины могут сделать, чтобы облегчить участь двух… — она еще раз выразительно осматривает их с ног до головы, — … королевских гвардейцев?

— У нашего экипажа сломалось колесо, — улыбается блондин. — Не могли бы вы подбросить нас до «Перепутья»? Это недалеко, мы не будем тревожить ваш покой своими недостойными голосами.

Почему мне кажется, что он говорит это с издевкой?

Возможно из-за того, что успеваю заметить мимолетную усмешку на выразительных губах того, другого?

— Меня зовут Эйр Борн, — представляется блондин, и лицо настоятельницы немного смягчается. Разбойники с большой дороги крайне редко блещут такими манерами. — А этот толстокожий молчун — мой брат, Даниэль.

— Что ж, в таком случае, мы окажем вам помощь.

Я еще раз пытаюсь поймать взгляд темноволосого, и ловлю себя на мысли, что этого человека могут звать как угодно, но вряд ли «Даниэль».