Легенда о Гвендолин - Морвейн Ветер Страница 5

С одной стороны тянулся, казавшийся бесконечным, дворец Древнейших – здесь собирались выслушать и подтвердить решения императора главы девяти древнейших родов. К боку его примыкал Храм Солнца, олицетворявший могущество и сиятельность Островной Империи. А напротив них я увидела площадь Лунного Ветра, окруженную портиками, что строили самые знаменитые архитекторы Аустрайха.

Затем гайдуки вынесли носилки на широкую улицу, и мы двинулись по направлению к мосту Львов. Процессия носильщиков двигалась по прямоугольным плитам из красного мрамора, миновала площадку, служившую городским базаром. Сюда ежедневно с лодок сгружали все, что вырастало на полях соседних островов, что было выловлено в их лесах или поймано в море.

Наконец мы достигли моста, переброшенного через Коралловый пролив. Этот мост был построен с одной-единственной аркой шириной в сорок ярдов и такой высокой, что под ней спокойно проплывали каравеллы и баржи, даже когда прилив достигал наивысшей точки. Способный пропустить четыре пары носилок, устроившихся в ряд, мост служил одной из стен трем десяткам магазинчиков с жилищами для хозяев с зелеными черепичными крышами.

Я не знала, что в мире так много людей. Что может быть так много смеха и песен. Всё, чем я жила до той ночи – пустые и тихие коридоры Башни Слоновой Кости и гроза за окном, которая мне казалась верхом великолепия.

Наконец процессия остановилась у въезда на площадь. Паланкины опускались на мостовую один за другим. Девочки выбирались из них и выходили вперёд. Там, на площади, где сверкали костры, каждая танцевала единственный танец, чтобы снова скрыться под тканью покрывал.

Танец у каждой был свой. С удивлением я заметила, что вижу алые юбки Даи, первой выступившей из носилок. Шло время, звенели бубны. Танец, которого я не видела, подошёл к концу, и следующая девушка отправилась на площадь её сменить.

Три или четыре танца прошли так, когда я обнаружила, что и Иона тоже здесь. Тело её укутывали покрывала цвета морской волны, золотой обруч украшал чело.

Мне стало завидно – никогда я не смогла бы выглядеть так ухожено и благочестиво, так по-королевски, как она.

Стройная ножка, украшенная браслетом, скользнула по мостовой, и Иона отправилась танцевать.

Я танцевала седьмой.

«Танец» мой состоял из множества стоек и бросков, отточенных веками, чтобы убивать. В моих руках не было ни посоха, ни клинка – Проводнику не нужно оружие, кроме него самого.

Когда я замерла, рухнув ниц на мостовую, и прижалась щекой к камням, наступила тишина. Мучительно выжидающая, от которой по венам разливался страх.

Я подняла голову, уже не надеясь разглядеть одобрение на лице Императора – но вместо этого увидела другое, спрятанное под агатовой маской до середины. В прорезях маски виднелись аметистовые отблески глаз. Чёрные волосы падали на плечи. Расшитый серебром камзол не скрывал тонких ключиц.

Что-то пробудилось внутри. То, что не имело имени до сих пор.

И будто во сне прозвучал в моей голове голос с другой стороны:

«Подойди к нему».

Две наставницы приблизились ко мне и, взяв за руки, помогли подняться, отвели в сторону и закрыли собой.

А я всё глядела на силуэт, затянутый в синий, как ночное небо, шёлк. В голове продолжало звенеть:

«Подойди».

Я стояла и смотрела на него из-за спин наставниц, прикрытых разноцветными покрывалами. Он же глядел мимо меня. Казалось, ему безразлично всё – потуги танцовщиц, огни костров. Рука незнакомца лежала на подлокотнике трона, изукрашенного позолоченным деревом. Император – мальчик лет четырнадцати, сидел в этом огромном кресле, разодетый в алые и золотые одежды, с короной на челе, которая казалась тяжелей его головы. Он сверкал, как все огни Кахиллы – такой же бесполезный и безвольный, как они.

Но для меня человек в маске затмевал и его. Я видела, как слабо колышутся на ветру складки его плаща.

«Подойди, – продолжало биться в голове. – Если уйдёшь сегодня – он никогда уже не увидит тебя».

Я не могла понять – мой это голос звенит в ушах или чей-то ещё. Возможно, они вторили друг другу в унисон. Но мне было страшно, и я медлила, пока, наконец, выступление не подошло к концу.

Пересчитав нас по головам, наставницы стали уводить нас прочь. Голову каждой покрывали шалью, скрывая лицо, и усаживали в приблизившийся паланкин.

Я всё смотрела туда, на возвышение, где рядом с троном стоял незнакомый мне человек. Он поправил плащ и, шепнув на ухо императору пару слов, стал спускаться вниз.

Передо мной оставалось ещё две ученицы. Я поняла, что если не сделаю ничего – он уйдёт, и я в самом деле больше не увижу его никогда.

Я рванулась из рук наставниц и будто случайно рухнула на землю прямо перед ним.

Незнакомец отшатнулся, но всё-таки опустил взгляд на моё лицо.

Мгновение, показавшееся вечностью, он смотрел на меня.

Наставницы, заголосившие было с упреками в мой адрес, умолкли. Стихли даже песни и смех в толпе.

Он присел на корточки и поймал мой локоть – не прикрытый сейчас ничем. Там, где его пальцы касались кожи, по телу пробежал огонь.

Бережно, но твёрдо, не отрывая взгляда от моих глаз, он поднял меня с земли и поставил на ноги.

Рука легонько прошлась по шали, оказавшейся теперь на плечах.

– Осторожней, – тихо сказал он. – Опасно падать вот так.

Я сглотнула.

– Может быть, я не боюсь?

Он смотрел на меня ещё мгновение, затем отвернулся и двинулся прочь.

Я думала, наставницы меня убьют. Но ничего не произошло. Напротив, обменявшись тихими фразами, которые я расслышать не смогла, они бережно взяли меня за руки и усадили в паланкин. Я ничего не понимала. Сознание по-прежнему заполняло ощущение его рук, лежавших на моей коже, и по венам всё так же бежал огонь.

С тех пор я обнаружила какое-то особенно бережное отношение наставниц ко мне – как будто я была хрупкой вазой из редкого фарфора. Хрупкой и очень дорогой.

Больше никто не настаивал на том, чтобы я знала уроки назубок.

А через какое-то время мне открыли доступ в южное крыло – так что теперь я смогла бывать на солнце. Изменился даже рацион – мне стали давать больше овощей, меньше мучного и круп.

И, конечно же, такие перемены не ускользнули от взглядов других учеников.

Локлин то и дело искоса позыркивала на меня – её собственный рацион был по-прежнему настолько скуден, что оставалось удивляться, как ей удаётся управляться с мечом.

Мальчики ничего не поняли. Только Густав, как и следовало ожидать, заметил некоторые перемены и спросил, наблюдая, как я уплетаю овощное рагу, которое досталось только мне и учителям:

– Что ты сделала, Гвендолин, чтобы так умаслить их?