Ясень и яблоня. Черный камень Эрхины - Елизавета Дворецкая Страница 5

Но только ничего рабского в лице Коля не находилось – ни малейшего признака лени, трусости, вероломства, по которым проницательные люди с одного взгляда отличают рабов от свободных, в какую бы богатую одежду они ни вырядились. Перед Эрхиной стоял человек свободный, и свобода сказывалась в каждом его движении, в звуке голоса, в блеске глаз. От него исходило такое горячее, напористое ощущение силы, что подобное ей встречалось только в одном-единственном человеке…

– А ведь ты совсем не боишься! – промолвила она, словно хотела, чтобы ей разъяснили эту странность.

– А чего мне бояться? – Коль слегка пожал плечами. – Знаешь, госпожа, у нас рассказывают один случай, как отец провожал сына в поход. «Вот вскоре тебе, сын, предстоит идти в битву! – говорил старик. – Как ты станешь вести себя, если тебе предскажут, что в этой битве ты погибнешь?» – «Не жалея себя, я буду рубить мечом обеими руками, чтобы оставить по себе достойную память!» – ответил сын. «А если тебе предскажут, что ты останешься жив?» – «Тогда я, не боясь за себя, буду рубить врага обеими руками, чтобы стяжать славу!» – «Вот видишь! – сказал тогда старик. – Ведь в любой битве с тобой может случиться только одно из двух: либо ты погибнешь, либо останешься жив. Об этом знает судьба, а приговора норн не переменишь, так что не заботься о судьбе, заботься о славе!» Так и я: больше одного раза не умирает никто, а этого одного раза никто не минует, так что я готов встретить свою судьбу. Главное – знать, что не опозоришь своей памяти.

Торвард говорил свободно, уверенно, словно вокруг одни друзья. Глядя на Эрхину, за спиной ее он вдруг увидел еще одну женскую фигуру – знакомую ему, гордую и статную, возвышавшуюся кудрявой черноволосой головой выше столбов трона. Ярко-синие глаза валькирии Регинлейв смотрели прямо на него, а в руках она держала обитый золотом щит, сиявший, как солнце. Никто, кроме Торварда, ее не видел, но он видел и знал: родовой дух-покровитель не покинул его и поддерживает, срок его еще не пришел. Его, потомка конунгов и через них самого Одина-Всеотца, могучий хранитель рода убережет в тех жизненных битвах, где настоящему рабу пришлось бы плохо! А значит… не заботься о судьбе, заботься о славе.

Эрхина смотрела на него во все глаза и невольно искала в нем те признаки, по которым узнают спустившихся на землю богов. Для раба он говорил уж слишком мудро, справедливо, смело, красноречиво! Как она не замечала его раньше? Некрасивый, черноволосый, темноглазый, он был полон той внутренней силы, которая важнее и привлекательнее красоты. Он был молод, строен, силен, и во всем его облике светилось уверенное, властное, почти подавляющее обаяние, чему не мешала даже отталкивающая чужеземная внешность. И чем дольше она смотрела, тем сильнее ощущала это обаяние. Он как Вёлунд на острове, плененный владыка… Почти как… Но сейчас в ее мыслях уже не всплыло привычное воспоминание о Торварде конунге – новый образ поразил ее и захватил воображение.

– Нет, ты не прав, Бран сын Ниамора… – проговорила Эрхина, но глядела при этом не на Брана, а на того, кто стоял прямо перед ней. – Не вероломно и по-рабски… А как достойный и свободный человек он смог и заступиться за честь… и ответить за свой поступок. А значит, по справедливости он должен быть свободен. Тебе, Бран сын Ниамора, я заплачу треть виры, как полагается за того, кто сам виноват в случившемся. Покушаться на честь фрии… твой отец мог бы совершить подвиг и получше! А чтобы не позорить памяти нашего военного вождя тем, что он принял смерть от руки раба… – Эрхина помедлила: ей нравилось, что по одному звуку ее голоса люди двигаются и замирают, задерживают дыхание или облегченно вздыхают, – то я именем Богини даю свободу этому рабу! Отныне он будет жить в моем доме как свободный и получать плату за свою работу!

Торвард слегка переменился в лице. Все-таки звание раба, хоть и «поддельного», не могло его не угнетать. Отныне он свободен в глазах всех этих людей. И свободным его сделала Эрхина, та самая, ради которой он согласился влезть в шкуру раба…

Движением руки Эрхина отпустила его.

Сэла наконец перевела дух и села на ступеньку, провожая глазами спокойно уходящего Торварда.

Бран стоял на прежнем месте, словно не мог решить, что же делать: долг призывал его к немедленной мести, тем более что переход убийцы в разряд свободных людей развязал ему, мстителю, руки, но он не мог ослушаться фрии, которая пообещала убийце полную безопасность. Иногда и от привычки к повиновению бывает польза.

В растерянности Бран повернул голову, взгляд его упал на Сэлу. Она хотела подбодрить его, но он вдруг покраснел, лицо его приняло какое-то дикое, замкнутое, отчаянное, почти свирепое выражение. И внезапно она сообразила. Да он же теперь возненавидит ее – ведь из-за нее все случилось!

– Мы устроим Ниамору сыну Брана достойное погребение, – сказала Эрхина. – Такое, какое не опозорит его высокого рода и его неисчислимых подвигов. Я внесу часть расходов, чтобы ты, Бран сын Ниамора, знал, как высоко я ценила доблесть твоего отца. И я даже готова… Если уж твоему отцу так нравилась эта девушка и ради нее ему пришлось расстаться с жизнью, будет только справедливо, если его последней спутницей станет она. Хочешь, я подарю ее твоему отцу?

– Моему отцу? – едва сумел выговорить ошарашенный Бран.

Сэла оцепенела: в глаза ей вдруг глянула ее собственная смерть. Она не болела, однако должна умереть, в ближайшие же дни, не позже погребения Ниамора. В растерянности она оглянулась на дверь, куда ушел Торвард: выходит, он убил и ее заодно с Ниамором, погубил, намереваясь спасти… И неужели Эрхина, такая добрая к ней, может так спокойно…

Может. Сэла оглянулась на фрию, но та показывала на нее своей прекрасной рукой, даже смотрела на нее, и ее прекрасное лицо оставалось таким же спокойным, благосклонным, точно она предлагала гостю угощение. Единое кольцо жизни и смерти, ну да! Вот только движет ею обыкновенная человеческая ревность! К рабыне! К собственной рабыне! А ведь даже длинноносая йомфру Уннфрид не унизилась до мести той рабыне, которая «отбила» у нее Торварда! Но здесь дело другое. Не стоит жить рядом с фрией девушке, к которой были неравнодушны и отец, и сын!

Бран молчал, сильно покраснев от напряжения. Сэла смотрела на него в упор, и на лице ее отражался скорее гнев, чем какое-либо иное, более уместное сейчас чувство. «Ну, посмотрим, как ты меня любишь!» – словно говорила она. На уме у нее была роща, где Бран предлагал ей побег и женитьбу. Чего стоили те слова? Неужели он готов всю вину свалить на нее? Диармайд недоделанный!

Не будучи слабодушной, она и на самом деле сейчас не столько боялась за себя, сколько возмущалась подобным бессердечием.

– Если ты, фрия… хочешь оказать честь… нашему роду… – с трудом, точно его душили, выговорил Бран.

Он задыхался и переводил взгляд с Эрхины на Сэлу, притом на Сэлу ему было словно бы стыдно смотреть. В нем кипели самые противоречивые и мучительные чувства: ему предлагали наказать рабыню, причину всего случившегося, а заодно отчасти восстановить честь отца. Но эта рабыня смотрела на него как на последнего негодяя и предателя и даже в смертельной опасности не давала забыть, что она – дочь конунга и воительница. Ни единого проблеска страха не было на этом белом личике – только презрение к ним, распоряжавшимся ее жизнью и смертью.