Ясень и яблоня. Ярость ночи - Елизавета Дворецкая Страница 5

– Нет, гораздо хуже! – Не смеясь вместе с дружиной, Сэла качнула головой и погладила его по щеке, не решаясь огласить страшную новость, которая надолго погасит радостный блеск этих глаз. – Или лучше. Не знаю. Все сразу.

– Не надо меня путать, я сам запутаюсь! – пошутил Торвард, но взгляд его стал серьезным. – Что значит – все сразу?

– Ты стал конунгом. Торбранд конунг… убит.

Торвард переменился в лице. Ближайшие к ним хирдманы замолкли, только дальние, сидевшие за веслами ближе к мачте, еще гомонили, не расслышав. Торвард молча смотрел ей в глаза: он не произносил ненужных слов вроде «Не может быть!» или «Что ты говоришь!», а просто смотрел, словно вслушивался в смысл произнесенного. Такими вещами не шутят, он это понимал.

– Кем? – наконец коротко спросил он.

– Хельги сыном Хеймира. Они встретились на Квиттинге. У них был поединок. Ари все видел, он тебе расскажет, он там был. – Сэла кивнула вниз, на лодку, где среди братьев сидел Аринлейв.

Торвард посмотрел на него, скользнул взглядом по его коротко обрезанным волосам. Теперь не требовалось спрашивать, почему Аринлейв расстался со своим украшением. Торвард в растерянности подергал прядь собственных черных волос, отросших за время похода почти до локтя.

– Давно? – снова спросил он, и по этим отрывистым словам, по тому, как сильнее стала вздыматься его широкая мускулистая грудь, видно было, что страшная потеря с грохотом и гулом вдвигается в его сознание, ломая привычное ощущение жизни. Или две потери…

– Нет. Еще только месяц, дружина совсем недавно вернулась. Больше никто не погиб, сражений там не было. Хотели послать за тобой, но не знали, где ты.

Торвард медленно обернулся и нашел взглядом одного из своих телохранителей.

– Кетиль, помнишь? Ты же с нами был. Мы ведь… Сольвейг видели. – Он снова обернулся к Сэле. – Видели ее над морем, там, ну, на островах. Я своим глазам не поверил, но ребята тоже видели. А Халльмунд говорит: надо возвращаться, она за нами пришла. Я хотел там зимовать, но… решили вернуться, посмотреть, как тут дела. Нет, правда?

Он посмотрел ей в глаза с каким-то просящим выражением: не так чтобы он ей не верил, но ему требовалась хоть капля сочувствия, чтобы не задохнуться под бременем такого несчастья. Сэла грустно закивала: она знала, что Торвард любил отца и что в потере его пока не утешает даже то, что конунгом фьяллей теперь становится он сам. Вместо подтверждения она потянулась и поцеловала его, желая хоть немного подбодрить его своей любовью – его, который отныне являлся единственным владыкой и единственной надеждой Аскефьорда. Их Тора, который своим молотом защищает светлый и осмысленный мир от осаждающих его злобных великанов-разрушителей.

Торвард медленно вытянул из ножен на поясе нож, собрал волосы в кулак и провел по всему пучку на уровне шеи, а потом вытянул руку над бортом и разжал пальцы. Длинные, отчасти спутанные черные пряди посыпались в волны, как жертва морским богам, и у Сэлы защемило сердце. Пропала в волнах беззаботная радость Торварда ярла, пропал его – и их всех – прежний мир. Не обязательно, что новый будет хуже, но он будет другим, а с прошлым всегда тяжело расставаться – ведь с ним уходит и часть тебя.

Хирдманы с помрачневшими лицами взялись за свои ножи: они привыкли всегда и во всем следовать за вожаком. С неровно обрезанными короткими волосами Торвард стал непохож на себя, и Сэла знала, что теперь ему придется во многом перемениться. Того веселого, открытого, беспечного и сумасбродно-отважного парня, за которым в бою не успевали собственные телохранители и которому в голову не приходило их подождать, больше не будет. Теперь он старший в своем роду.

В конце концов сыновья Бьёрна отправились выбирать сети одни, а Сэла и Аринлейв поплыли на «Ушастом» назад к Углифьорду, по пути рассказывая все, что знали о последних событиях. Потрясенный новостью, Торвард решил даже не останавливаться на берегу, чтобы передохнуть после трехдневного плавания в открытом море, а сразу двигаться дальше в Аскефьорд. В Совином фьорде пристали, только чтобы набрать воды, бегло ответить на приветствия местных жителей и рассказать главное Халльмунду ярлу и его дружине на втором корабле, «Единороге». В полдень уже поплыли дальше на север, к Аскефьорду, и по пути Сэла излагала новости помельче, так или иначе тоже связанные с произошедшим.

– Кюна выдала Тору замуж, – заметила она как бы между прочим, не глядя при этом на Торварда из опасения, что это его заденет.

– За кого? – коротко отозвался он, но по лицу его было видно, что после главного это известие кажется ерундой.

– В Лебяжий фьорд. Не совсем там, подальше от моря, ну, выше по Сванэльву…

– Чтобы я мимо не ездил! – догадался Торвард и криво усмехнулся.

– Наверное, так. Говорят, хороший хозяин. Дала за ней приданого две коровы, серебра полмарки и всякого тряпья.

– Ну, пусть живут.

– А ты там у уладов какую-нибудь красавицу нашел? – ревниво спросила Сэла, не одобрявшая легкости, с которой Торвард навек простился со своей величайшей (за последний год) любовью.

– Да была там одна девочка… – Торвард сын Торбранда имел способность находить себе «одну девочку» где угодно. – Хорошенькая такая. Дочь местного одного… Но она вбила себе в голову, что выйдет замуж только за конунга, а я никак не мог ей ответить, когда стану… Ничего себе совпадение! Если бы знать… – Он осекся. – Ну, хочешь вместо Торы? – Торвард шутливо обнял Сэлу, но она видела, что он думает не о любви и не о дочке рыбака Хумре, которую его мать, кюна Хёрдис, посчитала неподходящей подругой для него теперь, когда он сделался конунгом.

В ответ Сэла только покачала головой. Несмотря на свое скромное происхождение, она была существом гордым и независимым, и ей не хотелось стать одной из вереницы Торвардовых подруг, которых через некоторое время снабжали приданым и выдавали замуж.

– Теперь тебе нужна настоящая невеста, – заметила она. – Еще какая-нибудь дочь конунга.

– Да, – отозвался Торвард, но думал вовсе не о девушках.

По привычке он еще пытался шутить и вести себя как обычно, чтобы дружина не видела, как плохо вождю, но по мере того как он осознавал произошедшее, в груди нарастала боль, от которой перехватывало дыхание. В мыслях теснили друг друга два образа: отец и Хельги ярл. Отца он любил и почитал, даже не задумываясь о том времени, когда сам займет его место. Они различались между собой, как бурное пламя и тихий, холодный, но глубокий ручей; Торвард со всеми своими мыслями, чувствами, порывами и побуждениями всегда был на виду, а о мыслях и чувствах его отца не знал и не догадывался ни один человек, не исключая и проницательной кюны Хёрдис. Но Торбранд конунг, будучи человеком очень умным, никогда не пытался обламывать буйный нрав сына и переделывать его по себе: он знал, что в Торварде кипит та же неукротимая сила, что направляла по жизни его мать, и самое лучшее – дать этой силе изливаться беспрепятственно. Торбранд конунг никогда не ограничивал свободы сына искать себе славы в Морском Пути и на островах, спокойно принимал его частые, пылкие и в основном краткосрочные увлечения девушками, охотно уступал наследнику наиболее утомительные обязанности – вроде сбора дани или охоты на «морских конунгов», тревоживших берега. И они жили душа в душу; не будучи властолюбив, Торвард не стремился к престолу конунга, повелевал своей ближней дружиной, которую набирал с четырнадцати лет, а с шестнадцати уже полностью содержал сам, и в свою очередь был предан отцу, ум и опыт которого высоко ценил.