Эфирный оборотень - Алексей Живой Страница 49

Ангелика пригласила его за стол, где уже сидели артиллеристы в компании Регины и Тельмы. Поздравив Ангелику с днем рожденья и подарив ей золотой перстень с алмазом средней величины, от которого она пришла в восторг, Манфред присел за стол. Офицеры поздоровались, и разговор как-то сам собой зашел о войне, что было не удивительно, поскольку половина гостей служила в действующей армии. Артиллеристы поведали Манфреду о том, что сегодня утром их зенитной батарее, расположенной на западной оконечности Пенемюнде, пришлось ожесточенно отстреливаться от массированного налета французской авиации, уничтожившего ангар с боеприпасами. Эти чертовы французы, обычно мазавшие, на этот раз бомбили чрезвычайно метко и долго, и в итоге нанесли большой урон. Помимо боеприпасов они разбомбили железнодорожный узел под городом и мост через реку, по которому шло снабжение расквартированных вокруг Пенемюнде воинских частей. Рассказ Манфреда о сбитых им час назад трех английских летчиках привел артиллеристов в неописуемый восторг. Они тут же предложили поднять тост за подданных Кайзера, так смело воюющих в воздухе против поганых французов и англичан. Манфред поблагодарил, но предложил прежде всего выпить за хозяйку дома, сиявшую как только что взошедшее солнце. Сейчас она была влюблена и горда одновременно. Вечеринка длилась недолго. Вскоре артиллеристы покинули собравшихся по необходимости быть на службе, а подруги Ангелики отговорились делами и также ушли. Сама Ангелика ничего не имела против того, чтобы остаться с Манфредом наедине. К счастью Рихтгофен находился в увольнении до следующего утра. Кроме того, он сообщил ординарцу где его искать в случае крайней необходимости. Как только гости покинули дом, Ангелика бросилась в объятья Манфреда и наградила его за победу долгим поцелуем. Не имея больше сил разговаривать о чем бы то ни было, они сразу отправились в спальню, большее пространство которой занимала огромная и мягкая кровать. Каждый раз, когда он оказывался здесь, Манфред чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Он обнял Ангелику, привлек к себе и, мгновенно сняв с нее легкое полупрозрачное платье, с легким шорохом соскользнувшее на пол, больше уже не вспоминал о том кто он и что он в этом мире. До утра его для мира не существовало. Единственное, что напоминало ему о существовании других людей, были доносившиеся иногда издалека гулкие разрывы, но Манфреда они не беспокоили. Он покрывал красивое тело Ангелики жаркими поцелуями и стонал от удовольствия, когда, обвив его своими нежными руками, она отвечала ему тем же. Они ласкали друг друга и многократно сливались в буйной пляске тел так, что к утру Манфред был измучен, но счастлив, а Ангелика была просто счастлива.

Оставив разнеженную Ангелику в теплой постели, Рихтгофен поспешил в полк, все же слегка обеспокоившись услышанной ночью канонадой. Очень уж близко от его аэродрома слышались разрывы авиабомб. И опасения его оказались не напрасны. Ночью французские бомбардировщики совершили второй налет на Пенемюнде, на сей раз целью был выбран аэродром истребительной авиации, на котором базировался «красный малыш» Рихтгофена – его любимый биплан. После ночной бомбардировки французов биплан был сильно поврежден. Придирчиво осмотрев искалеченную машину, Манфред понял, что сегодня вылетов не будет, и уехал в офицерский клуб Пенемюнде. Там он весело провел день в хорошей компании за бутылкой вина с рейнских берегов и игрой в карты. К своему удивлению в клубе он повстречал младшего брата Лотара, которого совсем недавно перевели из Клейнбурга под Пенемюнде. Лотар недавно был в отпуске в родовом поместье Рихтгофенов в Южной Баварии, видел отца и мать. К величайшей радости Манфреда они находились в добром здравии и гордились успехами сыновей, слухи о подвигах которых долетали даже туда. Проговорив с братом до позднего вечера, Манфред отправился в полк, решив, что день был не так уж плох, если не считать поврежденного биплана. Вернувшись на место, он обнаружил, что механики полка, несмотря на долгую работу, не сумели спасти его «красный малыша». Поэтому Манфреду пришлось пересесть на только что полученный с завода триплан «Фоккер». Эта машина, по словам конструкторов, имела самую высокую маневренность из всех современных истребителей благодаря трем плоскостям и могла вертеться в воздушном бою как юла. Граф Фольк и лейтенант Цеймер уже пересели на новые «Фоккеры» и отзывались о них весьма хорошо. Рихтгофен же питал слабость к своему биплану марки «Альбатрос», на котором он совершил столько побед. Но делать было нечего, «Красный малыш» летать уже не мог – приговор механиков был суров. Французская бомба повредила фюзеляж, превратив жесткую конструкцию истребителя в металлолом. Но в память о боевом друге Рихтгофен тут же решил назвать свой новый триплан «Красным малышом».

Следующая ночь прошла без каких-либо происшествий. Ни французы, ни англичане на сей раз не беспокоили немецкий аэродром своими налетами. В шесть утра, побрившись и позавтракав, Манфред фон Рихтгофен впервые запрыгнул в свой триплан и в сопровождении еще двух «Фоккеров», за штурвалами которых также сидели асы воздушного боя Цеймер и граф Фольк, устремился в сторону французских позиций, получив приказ от командира полка произвести разведку. В районе Гроссенхайма звено разделилось: Цеймер и Хольк полетели на северо-запад разведать обстановку перед предстоящей завтра атакой немецкой армии, а Рихтгофен продолжил свой полет в одиночестве на Запад. День выдался на удивление спокойным, немецкий летчик не встретил ни одного самолета противника надо всей вражеской территорией. Обстреляв военный эшелон, шедший по направлению к передовой, и несколько зенитных батарей, Рихтгофен повернул назад и приготовился спокойно вернуться домой. Однако, на этом его удача закончилась. Совершенно неожиданно, словно ястреб, из огромного белого облака на него ринулся французский истребитель и первой же очередью продырявил крыло «Красного малыша». Манфред еле удержал машину в ровном положении и бросился в бой. Однако француз оказался на удивление вертким и Рихтгофену никак не удавалось сесть ему на хвост. После долгой гонки друг за другом «Фарман» французского летчика первым выпустил точную очередь по «Фоккеру» Рихтгофена, заставив его загореться. Увидев пылающий хвост, Рихтгофен почел за благо приземлиться на нейтральной полосе, поскольку до своих он никак не смог бы дотянуть, что и сделал, врезавшись крылом в какой-то сарай. Сам летчик, однако, остался цел и невредим. Спустя пять минут к его величайшему удивлению храбрый француз был сбит немецкой зенитной артиллерией и приземлился неподалеку от догоравшего триплана Рихтгофена. При посадке «Фарман» сломал оба крыла и погнул корпус. Летчик, несмотря на это, был жив, хотя и не мог выбраться без посторонней помощи. Манфред поспешил на помощь раненому французу – ни в небе, ни на земле он не питал личной ненависти к противникам. Шла война, а Рихтгофены всегда были хорошими солдатами, но не убийцами. Вытащив француза из догоравшего аэроплана, Манфред поделился с ним своим пайком, который успел спасти. Пилоты познакомились. Противником в сегодняшнем воздушном бою для Манфреда был не кто иной как знаменитый Жак Вильнев, имевший на своем счету сорок шесть побед. У Рихтгофена их было уже пятьдесят семь и, не промахнись Вильнев, их и осталось бы пятьдесят семь. Почти полчаса летчики говорили о войне. За это время Манфред слегка изменил отношение к французам, которых считал всего лишь слабаками, не стремившимися ввязываться в бой и удиравшими, едва завидев немецкие самолеты. Как выяснилось, среди них тоже попадались бравые ребята. От Вильнева Манфред узнал о том, что его победы в воздухе до смерти надоели воздушному флоту Ее Величества королевы Великобритании, и англичане выделили специальную эскадрилью для уничтожения «Красного Барона». Рихтгофена это слегка позабавило. Скоро с обеих сторон фронта прибыли команды солдат для того чтобы забрать летчиков. Согласно международным правилам на нейтральной полосе в таких случаях запрещалось стрелять. Летчики попрощались и на всякий случай извинились друг перед другом, ведь случись вторая встреча – оба постараются не промахнуться. Кроме того, Рихтгофену придется возвратить долг. А быть в долгу барон не любил.