Война Владигора - Валерий Воскобойников Страница 49

Так они и пошли вдвоем.

Лишь в дневное жаркое время пустыня может показаться мертвой. К вечеру и особенно по утрам все живое в пустыне улыбается жизни и без страха смотрит на солнечный мир.

Они выходили до рассвета, пока и пески и солнце были нежаркими.

Едва заметный ветер перегонял песчинки с одного бархана на другой. Им навстречу задом наперед бежали старательные жуки-скарабеи, и каждый катил впереди себя катышек овечьего помета. Их путь пересекали юркие мышки-песчанки, они прятались в узкие норки, но и там их настигала опасная для путешествующего змея — гюрза.

Иногда, тяжело ступая, выходил на вершину бархана, чтобы важно взглянуть на мир, а заодно и закусить пушистым зверьком, крокодил пустыни — варан. А более мелкие ящерки обожали забежать в тень человека и, дрожа всем телом, быстро зарыться в песок.

Князь и старик жрец, один на коне, другой — на верблюде, двигались с бархана на бархан, оставляя за собой длинные неровные линии следов.

Когда солнце поднималось выше и начинало опалять тело, они добирались до колодца.

— Скажи, старик, кто выкопал эти колодцы?

— Колодцы? — удивлялся столь простому вопросу старик. — Я думаю, их выкопали сами боги, потому что они были всегда, как и многое в Поднебесье.

— Боги не занимаются копанием колодцев. Для этого есть люди.

— Может быть, и так. Мне достаточно знать, что колодцы спасают человека. Пусть вода в них кажется слегка солоноватой, но ее с удовольствием пьют верблюды.

Лиходей тоже пил эту воду, хотя бы потому, что другой не было. А напившись, можно было омыть и ноги, и тогда Владигору казалось, что большей радости не существует, чем вытянуться в жалкой тени двух-трех колючих саксаулов, окружавших колодец, и пережидать, пока солнце, стоящее в небе прямо над головой, не станет снова снижаться. Когда же приблизится прохладное предвечернее время, пустыня снова оживет, а путники поднимут животных и двинутся дальше.

Так было три первых дня.

Старик мало интересовался прошлой жизнью Владигора. Однако про себя иногда рассказывал. Его отец, дед и прадед были жрецами. У отца с матерью он родился шестнадцатым, и родители решили, что детей у них слишком много. А потому, не долго думая, закопали его в песок. Но следом шел караван. Погонщики верблюдов наткнулись на новорожденного младенца и выкормили его верблюжьим молоком. Спустя несколько лет отец признал своего сына по знаку на плече, который выжигал всем своим детям сразу после появления на свет. А потом так случилось, что все пятнадцать его братьев погибли во время большого мора и только он мог утешить старость отца, ставшего к тому времени слабосильным.

— Ты еще молод, спутник, и потому счастлив, — говорил старик. — Молодость — это всего лишь тонкая позолота на печали судьбы. Когда же человек, вскарабкавшись на вершину жизни, спускается туда, откуда он и явился, печаль все сильнее захватывает его сердце. Но вместе с печалью приходит и спокойное знание. Сколь многих глупостей и постыдных поступков я бы мог избежать, будь это знание при мне в молодые годы! Теперь же остается лишь идти с тобой по пустыне и с грустью вспоминать свою жизнь, словно это была жизнь чужого для меня человека.

Поздно вечером, когда заканчивался третий день их пути и старик, по обыкновению помолившись своим богам, стал устраиваться на ночлег, он рассказал Владигору другую свою историю.

— Я вижу, ты человек верный. К тому же мы расстанемся с тобой, едва дойдем до края пустыни, а потому я доверю тебе одну из своих тайн.

— Подумай, — предупредил Владигор, — стоит ли это делать? Ведь ты можешь и пожалеть об этом.

Но старик не послушался:

— Я сказал тебе, что иду поклониться святым местам. Это именно так. Но лишь наполовину. Я иду поклониться могилам своих предков, а также вернуть долг жизни, — проговорил он с важностью и взглянул на князя.

Владигор молчал.

— В молодости я служил у человека, который был одним из самых богатых людей своего города, — продолжил старик. — Как это случается с молодыми людьми, я полюбил юную красавицу. У человека был сын моих лет, мы с ним дружили, и оба мы нравились этой девушке. Сын был красив как бог, образован и остроумен, и девушке он нравился больше, чем я, но отец держал его в строгости и не позволял думать о свадьбе. Однажды я увидел на столике у своего господина раскрытую шкатулку с драгоценностями и вытащил два прекрасных перстня с роскошными бриллиантами. Повторяю, господин мой был одним из самых богатых и знатных в городе. В тот же вечер я подарил один из перстней своей возлюбленной и наконец получил от нее первый поцелуй. Когда же я вернулся в дом, то застал там переполох. Хозяин обнаружил пропажу драгоценностей, допрашивал всех домашних, а потом решился их обыскать. Второй похищенный перстень был при мне, я не ожидал, что пропажа обнаружится так быстро. Я мог считать свою жизнь пропащей — хозяин выгнал бы меня из дома в этот же вечер. Мы стояли рядом с его сыном, и в последний момент мне удалось подбросить перстень к нему в карман. Гневу отца не было пределов, когда он обнаружил пропавшую драгоценность в кармане у собственного сына! Он не только выгнал его из дома, но и опозорил перед всеми родственниками, так что сыну пришлось покинуть тот город и поселиться за городской стеной. Вскоре после этого хозяин заболел и умер, завещав перед смертью мне все свое богатство. А юная девушка стала моей женой. До середины жизни я считал, что живу счастливо.

Но с годами я все больше стал ненавидеть эту красавицу, которой выпало несчастье войти хозяйкой в мой дом. Она часто надевала злополучный перстень. Перстень был и в самом деле прекрасен. И однажды я чуть не отрубил ей палец! Ведь все эти годы я ни на миг не забывал, что из-за этого перстня я лишился друга. Вскорости жена моя заболела оспой и ее былая красота превратилась в уродство. Она недолго мучилась от моей ненависти и по истечении нескольких лун умерла. Мне же долго везло — и богатство мое продолжало расти. Я щедро делился им с бедными, но странно — кому бы я ни помогал, помощь моя приносила им одни горести. То, что я приобрел предательством друга, должно было принадлежать ему. Я продал все и намерен вручить это богатство своему другу Убайду, который, как говорят, по-прежнему ютится за городской стеной. Возможно, этот поступок хотя бы немного облегчит ношу моих грехов.

На четвертый день в середине утреннего пути старый жрец начал неожиданно поводить головой, принюхиваться, а потом остановился и сказал испуганно:

— Беда! Приближается черная буря, самум! Я, как более привычный, ее, конечно, перенесу. Но я беспокоюсь за тебя и твою лошадь. Советую вам привязаться друг к другу.

Владигор оглянулся кругом: беды ничто не предвещало. Но в скором времени и в самом деле пронеслись один за другим несколько порывов ветра. А потом вдали показалось черное облако. Ветер дул все свирепее, колкий песок забивался в волосы, нос, уши, глаза. А потом наступила полная мгла. Владигор заставил Лиходея лечь, сам тоже улегся рядом и скоро почувствовал, как их засыпает песком.