Дыхание ветра - Ляна Лесная Страница 49

— Нет! — дрожа от нахлынувшего омерзения только и смог вымученно выдавить.

— Вниз! — последовал приказ.

— Пожалуйста, не заставляй меня, — проговорил обречённо.

— Я не изменю своего решения. Пробудешь там до утра. Подумаешь о своём поведении.

Решение отца было непреклонным, и мне пришлось выполнить это на первый взгляд простое действие, но с недавних пор практически невозможное для моего внутреннего зверя.

С тех самых пор, как в меня вселился зверь, я мог спокойно делать всё, что хотел: бегать, где пожелаю, забираться на скалы, не боясь высоты, плавать в бурной реке, даже в таких местах, где под порогами образовывались водовороты. Но по неизвестной причине содрогался от ужаса при одном только виде находящегося в моих владениях грота.

Своими владениями я называл те непролазные лесные дебри, в которых провёл последнюю неделю, стараясь не встречаться с людьми. Если бы обнаружил раньше, ещё до того, как переродился, этот прохладный грот, в прошлом тысячелетии образованный в скальной породе, я обязательно захотел бы его исследовать. Теперь же не мог даже заставить себя подойти к нему на близкое расстояние — возникало подсознательное чувство опасности и отвращения, словно там находилось нечто мерзопакостное, такое, отчего сводило зубы.

К своему сожалению, даже не мог предположить, глубок ли он, есть ли в нём вода. Возможно, что это была пещера, о которой никто не знал, так что я мог быть её первооткрывателем. Всего лишь одно упоминание о гроте или пещере вселяло в душу такие отвратительные эмоции, что не приходилось даже и думать о том, чтобы исследовать этот грот.

Как только отец упомянул о подвале, я тут же испытал похожее чувство ужаса и омерзения, такое же, как и при виде находящегося в исследованных мною вдоль и поперёк дебрях грота. Это означало, что моё новое я не переносит даже вида тёмных, сырых и холодных замкнутых пространств.

Конечно, отец наверняка не знал об этой особенности моей психики, иначе, думаю, он бы не подверг меня такому испытанию и не заставил бы спускаться в этот вонючий погреб. Но из гордости и ложного упрямства я не сказал отцу про эту особенность и, скрипя зубами от ярости, всё-таки спрыгнул вниз.

Над головой моментально опустилась крышка. Я остался один в затхлом тёмном помещении, единственным плюсом которого было то, что стоять здесь можно было во весь рост. Содрогаясь от омерзения, попытался осмотреться, но как ни напрягал зрение, в практически абсолютной темноте невозможно было ничего разглядеть. В подвал не проникал ни один луч света.

Стало тяжело дышать, не от того, что здесь было мало воздуха, а в силу гадливости, от отвратительного ощущения, что очутился в гробу, так было здесь тихо, холодно и сыро.

Глубокий погреб был вырыт прежними хозяевами дома для хранения домашних заготовок, но до сих пор в этом месте сохранялась смесь кисло-прелых запахов когда-то давно хранившихся овощей. Вытянув дрожащие руки, и едва справляясь с ураганом смешанных чувств, я ощупал окружающее пространство, чтобы иметь хоть какое-то представление о размерах помещения.

Погреб оказался большим, шириной примерно два метра и шести метров длиной. По левой и правой стороне располагались деревянные полки, кое-где совершенно сгнившие и трухлявые. В самом дальнем конце находился большой отсек для овощей.

То, что я обследовал подвал, никак не остудило пылающий мозг, отвращение никуда не делось, а, похоже, даже усилилось. Гнев одолевал меня. Кровь закипала в жилах, и контролировать себя было всё трудней. Волны гнева и ярости то и дело накатывали со всё более невыносимой силой, и не имея сил на сдерживание чувств, я упал на четвереньки и услышал треск разрываемой на мне одежды, рыча от отчаяния.

Вот в чём, как оказалось, было наказание. В том, что я снова обратился зверем, ужасным и проклятым монстром. Но в этот раз я уже не почувствовал ни боли, ни жара. Всё произошло мгновенно, и без моего желания.

Отец был прав, когда говорил об опасности, которой я подвергал себя и окружающих.

Я точно совсем не мог себя контролировать, раз всё произошло вне зависимости от моего разума.

Это означало, что я опасен.

О чём я думал, когда ходил в посёлок?

Я на некоторое время забыл, кто я.

Чудовище!

Чувство глубокого отчаяния и ненависти к самому себе разъедало мозг.

Если бы мог, то зарыдал бы от горя, но в силу своих волчьих особенностей долго и протяжно завыл.

Всё, о чём мечтал, в один миг было разрушено и стало совершенно недостижимым, а моё твёрдое решение отказаться от совершенно не нужного мне дара оказалось невыполнимым.

Ужасный оборотень поселился во мне, навсегда завладев моей плотью и кровью. Подчинив тело, монстр собирался покорить и мой дух. Бороться бесполезно. Моими остались только мысли, разрывающие мозг.

"Почему всё это произошло со мной, когда я полюбил? Красавица и чудовище. Это только в сказках бывает счастливый финал. В жизни чудовище не превратится в прекрасного принца от одного поцелуя. Всё намного сложней. В любой момент принц может стать ужасным чудовищем. И финал сказки поменяется".

За своими переживаниями не сразу заметил, что даже когда обратился, чувство подсознательной опасности никуда не пропало, а, кажется, даже усилилось. А что если всё это было взаимосвязано? Что если я ненавидел всякие замкнутые пространства, провалы в земле и гроты в силу своей природы?

Не смотря на то, что разум протестовал против перемен, моё звериное тело было готово ко всему. Я чувствовал себя смертоносной машиной, которая против воли хозяина будет выполнять то, для чего была предназначена, то есть убивать.

Стоило об этом задуматься.

Какое счастливое будущее было приготовлено для меня?

Для чего давался этот дар?

Надо было в своё время спросить об этом у отца, но я так был занят своими переживаниями, чувствами и помыслами, что самого главного так и не узнал.

А что если был предназначен для убийства? В ярости я мог натворить бед. Но во всех случаях, когда в бешенстве реально мог убить, меня что-то сдерживало: в одном случае просто не хватило сил, в нескольких других сдерживало присутствие Анюты. А что если бы не было никаких сдерживающих факторов? Смог бы я тогда лишить человека жизни? Наверное, запросто, смог бы, и никто не сумел бы меня остановить. Отец был прав, и я осознал, почему он был так рассержен.

Одолеваемый тяжёлыми мыслями не смыкая глаз, я дождался утра. Как только отец поднял крышку погреба, покорно, хотя это была только видимость, выбрался наружу. Моя чёрная шерсть была грязной от того, что ночь я провёл на влажной земле. Осеннее солнце слепило глаза, и, щурясь от ярких лучей, я тяжело протопал в свою комнату, прилёг на полу, положив голову на вытянутые лапы, и закрыл глаза.

— Прими человеческий облик, — сухо сказал отец, и я ещё больше разгневался.