Бабочки в жерновах - Людмила Астахова Страница 49

В общем-то, для человека, на своей шкуре испытавшего развитие медицины, в особенности же военно-полевой хирургии, это было еще очень мягко сказано. И ветеринарша, и доктор вняли предупреждению и умолкли.

Под шум дождя, завывание ветра и осторожное дыхание сотрапезников Рэджис аккуратно налил себе еще рюмку и тщательно выбрал огурчик покрепче.

— Я хочу перемен, — проговорил ветеран спокойно. — Каждый раз, закрывая глаза, я надеюсь, что с новым рассветом все будет иначе. Или с новым годом. Или с новым кругом! А потом снова наступает этот проклятый Фестиваль, и приплывает очередной жертвенный придурок… Колесо крутится, и все повторяется сызнова. Зачем же каждая новая юность дразнит нас надеждами, если в итоге мы все оказываемся здесь, приходим вот к этому? А? — он презрительно ткнул пальцем в тарелку с закуской. — Если мурранец сможет наконец-то добиться от морских и подземных хоть какого-то ответа…

— А если — нет? — прервала его Кат. — Если — еще одно разочарование? И мы опять схлестнемся с такими, как Лив и Тай, с теми, кто перемен не хочет? Убивать друг друга снова? Вешаться, как Эвит?

— Мы все уже так развлекались, — напомнил Исил. — И не единожды. И вешались, и вены вскрывали, и стрелялись, и топились. Сжигать, помнится, тоже пробовали. На кол вот не сажали, чего не было, того не было. Не помогло ведь!

— По крайней мере, мы пытаемся, — отрезал Хил. — Не прозябаем, как Гар, и не хрюкаем в своей луже, довольные, словно Лив. Мы пытаемся. Это уже немало.

Кат промолчала, да и доктор, вопреки обыкновению, не вставил очередную поучительную реплику. Кому, как не Хилу, доподлинно было известно, что в мире и так все повторяется. Люди не помнят прошлых жизней, они забывают старые беды и старые войны, они возвращаются в мир обновленными и беспамятными младенцами и начинают все сызнова. Новые потрясения и войны, новые герои и злодеи. Словно слепцы, прикованные к мельничному колесу, они не видят и не понимают, что всё уже было, всё уже случалось, опять и опять, и случится снова. В том их счастье и великое благо. Ибо те, кого по странной прихоти — богов ли, судьбы или вовсе чего-то неведомого и неназванного — забыли ослепить… Они несчастней стократ. У них есть память, но нет надежды.

Но если даже Хил смеет еще надеяться на перемены, может быть, хоть в этот раз?..

Так они молча пили поминальные рюмки в честь брата своего Эвита, пока ливень не выродился в мелкую сеть моросящего дождика, а потом разошлись по домам, безмолвные и одинокие фигуры в бесконечной серой мгле, накрывшей Эспит.

Верэн. Эспит

Когда грянули первые раскаты грома, Верэн сидела у окошка на скромной кухоньке, смотрела, как барабанят большущие капли по жестяному отливу. И все душевные силы у гордой дочери Хадранса уходили на борьбу с желанием нырнуть в подвал, куда спускаться строго-настрого запрещено. Берт, кстати, тоже напомнил, мол, везде ходи, но вниз по узкой каменной лестнице во влажную, пахнущую грибами темноту нельзя. Нельзя — и точка. Но когда очень хочется, ведь можно. К тому же дамы Тенар дома нет, и пока не кончится гроза, та не появится. К чему мокнуть, когда можно переждать у кого-то из соседей.

А Верэн быстро вниз, одним глазом поглядит и сразу наверх бегом. Никто и не узнает, что она была в запретном подвале.

Только позабыла хадрийка про размеры острова Эспит и про то, что его обитатели — неважные соседи, у них эмиссарше рассиживаться не с руки. Хорошо, что не успела дойти до лестницы, когда входная дверь распахнулась и в дом вбежала Лив.

— Верэн! Где тебя подземные носят? Небось, в подвал собралась?

При этом дама Тенар отряхивалась совершенно как её пёс, также по-собачьи вертела головой, и брызги от мокрых волос летели в разные стороны.

— Почему козу не загнала под навес? Верэн! Посуду не помыла? Где ты вообще шлялась? И с кем? Хотя я знаю, с кем!

Верэн осторожно просунула нос в дверную щелку, ожидая любого наказания, вплоть до колотушек. Мамаша за нерадивость могла мокрым полотенцем вздуть до кровавых синяков по всей спине. Но Лив хоть и кричала громко, словно боцман, не злилась ничуть. Видно было по лицу, что скорее в шутку, чем всерьез призывает дама Тенар юную постоялицу к порядку.

— Ставь чайник на горелку, бестолочь малолетняя. И чтобы пока я с козой управлюсь, на столе был хлеб с маслом и сыром, поняла? Нам надо мужчину покормить, — и подбородком показала на то ли пьяного, то ли сонного мурранца, который как шлепнулся задом на стул в прихожей, так и застыл на месте. Взгляд ученого был обращен куда-то внутрь, словно тот, по меткому выражению языкастого дедушки Раинера, глистов в брюхе считал.

— А что с ним? — шепотом спросила Верэн, моментально проникаясь к несчастненькому Лансу сочувствием.

— Чаем обпился, водохлёб.

И тут девушка заметила корзинку у ног Ланса.

— Ой, сколько игрушек!

— Не трогай! — мгновенно вызверилась эмиссарша. — Как дитё малое, честное слово. Марш со мной, а то вверх дном весь дом перевернешь. Идем! Да, штормовку набрось. Ох, бестолочь!

Раздражение Лив достигло высшей точки, и Верэн совсем не хотелось, чтобы оно перелилось через край. С такими строгими дамами спорить не след и пререкания будут только себе в ущерб. Привычной к крестьянскому труду девушке на убогом подворье дамы Тенар вообще делать нечего, прямо скажем. Ни тебе стада коров, ни огромного птичника.