Беовульф - Андрей Мартьянов Страница 48

Эрзарих в свою очередь точно обозначил живую тварь общим для всех племен германского языка словом «drago», обозначавшим крылатого монстра с четырьмя лапами, длинным хвостом, головой фантастической ящерицы и тускло-бронзовой чешуей.

Дракон, он и есть дракон, не ошибешься.

А как же святой Георгий, спросите вы? Разве не дракона поразил он своим копьем? Ничего подобного, прославленный византиец убил змия – сиречь демоническое чудовище, принявшее облик гигантской черной змеи, а вовсе не персонажа бесчисленных варварских саг, красочно повествующих о самых разнообразных драконах, в большинстве своем тварей недобрых, хитрых, самолюбивых и от природы коварных.

Летучий огнедышащий ящер всегда был достоянием варваров, причем не только германцев, но и кельтов – гибернийские монахи описывали их в своих трактатах, драконы фигурировали в героических сказаниях галлов и басков, а почти каждый великий герой Pax Teutonica [29]рано или поздно обязан был столкнуться с драконом, дабы победить его или умереть в славной битве, стяжав великую славу и оставшись в памяти грядущих поколений.

Однако образ «дракона» трактовался варварами куда шире – недаром изображениями ящеров украшали носовые оконечья лодей, делали татуировки и амулеты, это существо было воплощением силы, стремительности и независимости.

Дракон не только и не столько громадный и необычный зверь, он прежде всего носитель древней, дочеловеческой мудрости, воплощенный в тело крылатого змея божественный или равный божествам дух, а кроме того, он как-то связан со всемогущей Судьбой – драконы не могут оказать на нее прямого влияния, но частенько способствуют исполнению велений Судьбы…

Вот, собственно, и все, что знал епископ Ремигий о драконах, ранее полагая, что более детальные и глубокие знания в этой области уж точно никогда не пригодятся – наивные варварские россказни относились к институции невозможных и безусловных небылиц.

Известно, что диавол способен омрачить рассудок христианина непотребными или обольщающими видениями, показать человеку то, чего не существует в действительности, чтобы помутить рассудок и толкнуть на путь греха, но…

Но создать, воплотить, сделать фантом вещественным Люцифер не в состоянии – Падший не может творить, этот дар отторгнут от него навеки, он лишь извращает и уродует уже сотворенное. А существо, вышедшее к гостям зачарованного леса, во-первых материально, во-вторых, от него не исходит ничего дурного или мерзостного, в-третьих, взгляд крупных золотистых глаз светится разумом, тогда как демоны ада неразумны, безвольны и лишь управляемы своим господином – Ремигий знал это твердо, поскольку ему не раз приходилось сталкиваться с одержимыми злыми духами людьми и экзорцировать бесов.

Дракон был совсем другим. Каким именно – понять невозможно, но другим. Он не был порождением изначального зла. «Серый ангел» в необычном воплощении? Очень может быть…

Так или иначе это существо выглядит совсем не устрашающе – да, внушительно, загадочно, невероятно, но не жутко. Он не пугает, скорее вызывает изумление и восхищение совершенными пропорциями, плавным движением и отсветом бессмертия, присущем лишь тем, кого сотворили прежде смертного Мира.

«Гигантом» змей вовсе не был: от морды до хвоста шагов тридцать, в холке – с крупного иберийского жеребца. Грудь очень широкая, куда шире, чем у африканского слона. Крылья сложены на спине, лапы толстенные, с могучими когтями и острой шипообразной шпорой.

Голова небольшая, чуть крупнее, чем у вола или тура, с тремя изогнутыми рогами – один направлен прямо вперед, два других – назад. Шкура, как уже упоминалось, в мелких чешуйках, напоминающих тусклые бронзовые монеты, впечатление усиливают зеленоватые подпалины на брюхе и складках возле толстых коленей.

Подходить близко ящер не стал. Улегся под сенью Ирминсула, обвился хвостом с зазубренным острием на кончике. Лошади епископа и Эрзариха заметно нервничали, но это был не страх перед нечистью, а обычное поведение животного, завидевшего крупного хищного зверя – точно так же они реагировали на медведей нынешним утром.

– Мое имя – Фафнир, – донесся до людей тихий голос. – Вы у меня в гостях, вас никто не тронет и не обидит. Не надо бояться.

– А кто боится? – буркнул Эрзарих и с усилием вогнал меч обратно в ножны. Одними губами шепнул епископу: – Не называй свое имя, нельзя…

– Знаю, – кивнул Ремигий.

Все до единой саги предостерегали: не следует открывать свое истинное имя воплощенному духу, иначе он сможет завладеть тобой. Однако есть разница между именем язычника и именем крестным, дарованным от Всевышнего.

– Я – Ремигий Ланский, епископ святой церкви Христовой! Кто ты на самом деле, ответь?

Лангобард едва за голову не схватился.

– Фафнир, – повторил дракон. – Хранитель. Тот, кто следит за исполнением клятв. Оберегаюший закон. Спящий на золоте. Зрящий в тумане. Покровитель тех, кто ходит во мгле. Тот, кого убьет стяжающий бесславную славу. Друг ванов. Охраняющий древо возрождения. Прозревающий будущее и помнящий былое.

«Только дракон может так выражаться, – чуть отрешенно подумал Ремигий. – Ну что ж, посмотрим, кто кого переболтает!»

Епископ спрыгнул с седла, бросил поводья Эрзариху и сказал:

– Оставайся здесь. Кажется, я знаю, о чем стоит побеседовать с этим… С Фафниром.

– Я с тобой!

– Хорошо. Только постарайся не вмешиваться.

– Ты годи, тебе предназначено говорить с духами. Я буду молчать.

– Вот и чудесно.

* * *

…Ремигий чувствовал себя уставшим как никогда в жизни. Складывалось впечатление, что уходяший день длился не меньше седмицы – возможно, крупица истины в этом и была, никто не знал, как течет время в «малой сфере» Фафнира.

Судя по усталости и слипающимся глазам, давно наступила ночь, если не следующее утро. Однако, когда зачарованный лес остался позади, сменившись куда более привычным ельником, солнце все еще оставалось на небе, пускай и изрядно склонилось к закату.

Как была пересечена граница между владениями Фафнира и привычным Срединным миром, вновь никто не заметил – вроде бы только что ехали в направлении, указанном драконом под сенью колоссальных ясеней и дубов, а вот сейчас в воздухе снова разлился запах хвои и влажного мха, стало заметно темнее, дорога превратилась в звериную тропу.

Давала себя знать пресыщенность впечатлениями – разговаривать не хотелось. Мысли Ремигия текли неровно, епископу еще предстояло осознать и обдумать, что именно он видел и каковы будут последствия этой неожиданной и чудесной встречи.

Была от разговора с Фафниром и практическая польза, что примиряло холодный логический рассудок римлянина с «невероятным» – дракон ясно указал цель дальнейшего путешествия и одарил несколькими странными советами в обычной иносказательной манере. Как понимать фразу «из моря выходит не зло, из моря выходит обида; зло лишь питает ее», Ремигий не представлял, тем более что она была произнесена Фафниром вне осмысленного контекста, хотя и касалась Даннмёрка.