Бандиты. Книга 1. Ликвидация - Алексей Лукьянов Страница 47

— Я не мог удержаться. Ты расскажешь Скальбергу?

— Что я могу ему сказать? Что он идиот и не посмотрел, сколько всего предметов в портфеле? Мы их, по-моему, и не пересчитывали, так оставили. Ты ведь знал все про эту коллекцию?

— Не все, только про тритона. Я даже Булатовича видел, как тебя.

— Тогда расскажи.

— Зачем?

— Затем, что какой-то человек эту коллекцию ищет. И если он узнает про тебя, боюсь, нам всем не поздоровится.

— Он из чека?!

— Хуже. У него глаза разного цвета.

И Эвальд рассказал о визите к Бенуа человека с голубым и зеленым глазами. Человек выглядел вполне обычно, но от него исходила опасность, и Бенуа после его визита казался жалким и испуганным. Эвальду удалось подслушать их разговор.

— Что же делать? Что делать? — а потом, будто опомнившись, спросил: — А откуда ты знаешь, что я взял именно тритона?

О, Эвальд знал. Став каталогизатором музея, Ева Станиславовна Ригель много времени уделяла изучению картотеки, в которой проводила большую часть рабочего времени. Раньше времени управившись с бумажной работой, она искала следы коллекции Булатовича. Ее просто распирало любопытство узнать, за чем же все-таки они тогда влезли в Зимний дворец и за что погибли братья Прянишниковы.

Бумажный след Ева обнаружила сразу, нашла опись коллекции и поняла, что речь идет об амулетах вроде того, какой носил «на удачу» Лешка Прянишников.

Нашла Ева и более позднюю опись, по которой возвращали коллекцию чекисты. И сразу увидела, что одной позиции — тритона — не хватает. Сначала, конечно, Ева начала подозревать Скальберга — ведь это он возвращал сокровища. Но потом от этой идеи пришлось отказаться, потому что это совсем не походило на Шурку. Он сильно изменился, дома ночевал редко, большей частью гонялся за жуликами и бандитами, и Ева жила в его комнате одна. Разумеется, она обшарила в комнате каждый уголок, но дома у Скальберга была только кровать. Ни стола, ни стула, ни шкафов, ни полок. Раз в неделю он отдавал постельное белье в стирку, сам шел в баню, там же отдавал в стирку всю свою одежду и исподнее. У него не было ничего, зачем ему еще какая-то безделушка?

Дядя Леннарт повинился и просил никому не рассказывать.

Однако все открылось само по себе. К Скальбергу в феврале 1920-го пришли с обыском чекисты, обалдели от спартанской обстановки и забрали на допрос. С допроса Шурка вернулся угрюмый.

— Ты чего такой? — спросила невеста.

— Ты знаешь, что дядя нас всех надул?

— Что?

Шурка рассказал, что его тягали на допрос по поводу возвращенных сокровищ. Оказалось, что в Эрмитаже кое-что не стыковалось — пропал один предмет из коллекции Булатовича.

— Может, Кирилл на ходу из портфеля вынул? — предположила Ева.

— Ничего он не вынимал, он у меня все время перед глазами маячил.

— Ну, я тогда не знаю…

— Не юли, все ты знаешь. Видела эту штуку?

— Видела.

— Ее уже ищут. И не только чекисты.

Оказывается, у Скальберга было полным-полно своих людей в уголовной среде. Через них он узнал, что какой-то купец через Ваньку-Белку разыскивает тритона и готов платить за него миллион золотом.

— Понимаешь, что это значит? Стоит твоему дяде где-то засветить предмет — и ему голову оторвут вместе с этим тритоном. И тебе заодно, если под руку попадешься. Не посмотрят, что баба, а то еще и попользуются.

— А что делать?

— Возвращать в музей. Подбросишь там тихонько, глядишь, при новой ревизии обнаружите, обрадуетесь находке.

— Дядя не согласится.

— Я его охранять не буду, так и передай, — пожал плечами Скальберг. — У меня и без него проблем хватает.

Разумеется, Эвальд передал этот разговор дяде. Леннарт Себастьянович хоть и перетрусил отчаянно, но все же расставаться с предметом не хотел. Тритон казался ему единственным, ради чего стоит жить.

1920 год. Мышеловка.

— А этот твой визитер, Иванов… — задумчиво спросил Богдан, когда они вдвоем с Евой уже подошли к дому дяди Леннарта. — Ты помнишь, как он выглядел?

— Даже нарисовать смогу.

— Если ты такая талантливая, чего в проститутки подалась?

— Из любви к искусству. Классический театр сейчас в загоне, в моде экспериментальные постановки…

— Ага, вот ты и экспи… то самое, короче. Я вот думаю — этот твой Иванов не мог убить Скальберга?

— Дурацкий вопрос.

— Почему?

— Ну кто сейчас «не может убить»? Сейчас все всех убивают, легко и просто. Ты же наверняка кого-то убивал?

— Приходилось.

— Вот все так и думают — приходится, мол. Одного, другого, третьего. Или ты, или тебя. Ну? Ведь так же, скажи?

— А ты тоже убивала?

— А я — нет.

— Значит, можно и не убивать?

— Можно. Но никто не знает как. Есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы.

— Ладно, идем. Ты уверена, что твой дядя не запаникует?

— Спокойно, что я, дядю не знаю, что ли?

Дяди дома не было. Дома вообще царила подозрительная тишина — и в коридоре, и на кухне, и у соседей.

Рука Богдана потянулась к талисману, но в это время страшный удар обрушился ему на голову.

Белка обманул мадам Прянишникову, сказав, будто ему так и не удалось выследить поручика. Он никогда и не пытался его пасти, по крайней мере — всерьез. Пару раз он пускал за ним хвост, но только ради того, чтобы поручик его заметил и выказал свое недовольство. После этого выпасать поручика перестали, чтобы он расслабился.

Как только их пути с поручиком разошлись, он решил подстраховаться и устроил за бывшим своим подельником слежку, чтобы знать, где его искать, если вдруг поручику придет в голову глупость развязать язык.

Этим утром, когда события вдруг посыпались одно за другим, один из наводчиков Белки, Витька Шустрый, стоял на площади Лассаля и ждал, когда закончится дежурство поручика. Он обратил внимание на беспокойных легавых, заметил трупы, которые выносили и закидывали в грузовик, и все это было настолько интересно, что он едва не пропустил выход мента из здания.

Шел поручик сначала очень медленно и неуверенно, будто только что проснулся. Шустрый знал, что это может быть уловкой, и потому решил дождаться, пока между ними образуется приличный зазор, чтобы не бросаться в глаза. И оказался прав. Свернув на Ракова, поручик проверился и далее очень бодро пошел в сторону Московского вокзала, где он снимал комнату.

Держась буквально на пределе видимости, Витька следовал за поручиком и про себя молился, чтобы мент шел домой. Хотелось спать и жрать, но, не доведя клиента до какого-то адреса, бросать слежку было нельзя.