Темная Башня - Стивен Кинг Страница 47

На какое-то время Мордред запасся энергией, отлично закусилсвежатинкой, но надолго энергии этой хватить не могло. И, останься он пауком,расходовалась бы она максимально быстро. А вновь превратившись в младенца, онне смог бы ни слезть со стула, на котором сидел, ни даже надеть подгузник,слетевший с него при превращении в паука. Но ему не оставалось ничего другого,как сменить ипостась, потому что паук не мог ясно мыслить. Какие уж тамдедукция и индукция. Паукам такого не требовалось.

Белый нарост на спине закрыл человеческие глаза, а черноетело под ним полыхнуло красным. Лапки втянулись в тело и исчезли. Нарост началрасти, превращаясь в голову младенца, тело стало обретать человеческиеочертания. Голубые глаза ребенка, глаза воина, глаза стрелка, сверкнули.Трансформация близилась к завершению, и он чувствовал, что сил у негопо-прежнему много, спасибо крови и мясу ушастика-путаника, но немалая частьзапасенной энергии уже растратилась (как пена опадает на кружке пива). Ирастратилась она не только на сам процесс превращения из одной ипостаси вдругую. Мордред еще и рос с устрашающей скоростью. Такой рост требовалпостоянного питания, а вот подходящей ему пищи на Экспериментальной станцииШестнадцатого квадрата дуги было чертовски мало. И в Федике, если уж на топошло, тоже. Да, конечно, консервов, готовых блюд в вакуумной упаковке,напитков в банках и порошков для приготовления напитков хватало, то такие еда ипитье ему не годились. Ему требовалось свежее мясо и, даже в большей степени,чем мясо, свежая кровь. Причем кровь животных могла поддерживать еголавинообразный рост лишь до определенной степени. Очень скоро ему потребоваласьбы человеческая кровь, иначе его рост замедлился бы, а потом остановился.Пришла бы голодная боль, но боль эта, безжалостно буравящая внутренности, несмогла бы сравниться с душевной болью, которую он испытывал в тот момент,наблюдая за ними на различных экранах: все еще живыми, объединенными своейдружбой, единством цели.

Болью, которую вызывал один только его вид. Роланда изГилеада.

Откуда, задавался вопросом Мордред, он так много знал? Отсвоей матери? Частично — да, он почувствовал, как миллион мыслей и воспоминанийМиа (многие почерпнутые у Сюзанны) проносился сквозь него, когда он ее пожирал.Но знать, что именно так кормятся Праотцы, откуда взялись эти знания? Как онмог знать, что вампир-немец, напившись крови француза, мог говорить нафранцузском неделю или десять дней, говорить так, будто французский — егородной язык, а потом эта способность, как и воспоминания жертвы, начиналиуходить…

Откуда он мог такое знать?

Да какое это имело значение?

Теперь он наблюдал, как они спят. Мальчишка Джейк проснулся,но лишь на короткое время. Ранее Мордред наблюдал, как они едят: четверодураков и ушастик-путаник, полные крови, полные энергии, обедали, сидя кружком.Они всегда садились кружком, даже на тропе, если останавливались отдохнуть напять минут, садились кружком, не отдавая себе в этом отчета, создаваливнутренний круг, оставляя остальной мир за его пределами. У Мордреда такогокруга не было. Он только что вошел в этот мир, но уже понимал, что находитьсявне любого круга — его ка, точно так же, как ка зимнего ветра — мотатьсявзад-вперед только по половине круга, от севера до востока, потом от востокачерез север до запада, и обратно. Он принимал такое положение дел, но все равносмотрел на них с ненавистью постороннего, зная, что может причинить им боль иместь его будет жестокой. В нем сходились два мира, предсказанное слияние Прими Ам, гадоша и годоша, Гана и Гилеада. В некотором смысле он был, как ИисусХристос, только сути своей соответствовал даже больше, чем овечий бог-человек,ибо у овечьего бога-человека был только один настоящий отец, с гипотетическихнебес, и приемный, который жил на Земле. Бедный старичок Иосиф, которогооброгатил сам Господь Бог.

С другой стороны, у Мордреда Дискейна, были два настоящихотца. Одного из них он видел спящим на экране, который висел перед ним.

«Ты стар, отец», — думал он. И такие мысли приносили емугаденькое наслаждение. Но при этом напоминали, ему, что он сам — маленький ижалкий, не больше… ну, не больше паука, который смотрит сверху вниз на людей изсвоей паутины. Мордред являл собой близнецов, и ему предстояло оставатьсяблизнецами, пока не умер бы Роланд Эльдский и не развалился бы последнийка-тет. А как же тихий голос, который говорил ему: пойди к Роланду, назови егоотцом? Назвать Эдди и Джейка своими братьями, Сюзанну — сестрой? То былпереполненный чувством вины голос матери. Да они убили бы его, прежде чем онуспел бы произнести хоть одно слово (при условии, что дорос бы до той стадиичеловеческого развития, когда дети не только гукают). Они отрезали бы ему яйцаи скормили ушастику-путанику. Они похоронили бы его кастрированный труп,справили большую нужду на могиле и пошли дальше.

«Наконец — то ты состарился, отец, хромаешь при ходьбе, а назакате дня я видел, как ты потирал бедро рукой, которая начала чуть — чутьподрагивать».

Он может говорить себе, что у него два отца, и в этом,возможно, есть доля правды, но сейчас-то рядом с ним нет ни одного из них и нетматери. Он съел свою мать живьем, вы говорите правильно, съел ее практическибез остатка, она стала его первой трапезой, но разве у него был выбор? Он —последнее чудо, сотворенное все еще стоящей Темной Башней, в которойсоединилось рациональное и иррациональное, естественное и сверхъестественное, иоднако, он здесь один, и он постоянно голоден. Судьба, возможно, уготовила емуроль правителя миров (а может, их сокрушителя), но пока ему удалось поставитьпод свое начало лишь одного старого робота, помощника по дому, который теперьшагнул на пустошь в конце тропы.

Он смотрит на спящего стрелка с любовью и ненавистью, еготянет к стрелку и стрелок ему противен. Но, допустим, он пошел бы к ним, и егобы не убили? Встретили бы с распростертыми объятьями? Нелепая идея, но почемуне допустить такого, пусть даже теоретически? Но тогда ему придется поставитьРоланда выше себя, признать своим дином, а вот на это он не пойдет никогда,никогда, никогда.