Бродячий цирк - Дмитрий Ахметшин Страница 45

— Прошу прощения, — сказала я. — Вчера всё не успела. Сегодня обязательно почищу.

Обратно идти было куда сложнее. Появились автомобили, велосипедисты тренькали звонками. Ранние пташки-прохожие, завидев нас, торопились перейти на другую сторону улицы. Но меня грел перестук копыт по асфальту, испанский танец с каблучками (или всё-таки русский?), который стал совершенным. Будто бы артисты за утренние часы отточили своё мастерство.

Меня должны были хватиться в лагере этих странных людей. Вернее, не меня, а лошадей. Кто-то из них проснулся, должно быть, когда в окнах заиграли утренние радиоприёмники, и поднял тревогу. Будут знать, как быть такими беспечными, — думала я слегка злорадно.

Но оказалось, беспечность дрыхла с ними рядом на одном из сидений автобуса. Никто и не думал поднимать панику. Пассажирский фургон стоял, накренившись на один бок, где наверняка делили постель мужчина с женщиной. В автобусе запотело одно из передних стёкол. Там спал русский.

— Эй, — сказала я громко. — Я украла ваших лошадей.

Откуда-то послышался голос косматого:

— Если будешь сдавать на колбасу, скажи, чтобы сильно не солили. И принеси нам потом палочку на пробу.

— С вас пять тысяч злотых!

— Какая дорогая колбаса, — возмутились в фургоне. — Этим бесам уже по десять лет! Я дам за неё не больше двух сотен.

Я села прямо на землю и расхохоталась. Вчера я сбежала от родителей, но улицы до сих пор не наводнены полицейскими машинами. Я увела у опасных бродяг коней, а они мирно дрыхнут в своих повозках. Мир смешон и удивителен и явно не таков, каким его тебе пытаются представить другие.

Внезапно я почувствовала себя так, будто нырнула на большую глубину. Воздух надавил на уши, в голове запульсировала боль. Я оглянулась и увидела бородатого араба. При взгляде снизу вверх он казался непомерно большим, словно закрывающая луну туча, точных размеров которой определить не получится даже с фонариком.

На нём был головной платок — кажется, это называется чалма, — рубашка и поддёрнутые до колен спортивные штаны. И, как и на лохматом, ничего на ногах. В том смысле, что он тоже был босиком.

— Ты спала у нас в фургоне, — сказал он. — Ты не местная?

Я молчала, не зная, что и сказать, а он опустился на корточки и глядел теперь на меня снизу вверх. Стало чуть легче дышать.

— Хочешь, принесу тебе поесть? Уж прости, здесь все живут собирательством. Как в первобытные времена. Считают всё, что можно, за дар или за прихоть природы.

— Я заметила.

Я не слишком понимала, куда он клонит.

— Что такое ты — дар или прихоть, я, откровенно говоря, не знаю. Но такова наша философия. В чём-то она правильная.

Голос его глубок и спокоен, а борода со сна сама собой вязалась в неопрятные узлы.

Я ничего не сказала. Молча ждала продолжения.

— Послушай, я наблюдал за тобой. И я скажу сейчас, что ты делаешь. Не знаю, зачем тебе это нужно, и не буду спрашивать, но ты пытаешься сдвинуть гору. Как в древней легенде.

— Есть такая легенда?

— Там, откуда я родом, есть. Это эвфемизм. Просто чтобы ты поняла, что твои попытки достаточно бесплодны. Чтобы ты ни делала, завтра всё вернётся на круги своя.

— Что-то уже сдвинулось, — возразила я.

— Не вижу. Они по-прежнему спят, и поднимутся не раньше, чем их выгонит наружу голод. Или запах пищи. Как диких зверей.

— Но вы же ко мне подошли.

Мужчина раскачивался с носка на пятку, словно моё замечание лишило его какой-то точки опоры. Потом поднялся и сказал с повелительными нотками:

— Отведи коней и вымой руки. Ты будто вылезла из какой-то ямы. Сейчас будем завтракать.