Тени зимы - Джиллиан Брэдшоу Страница 44

А напряжение в крепости росло. Кое-кто из приятелей Мордреда вполне мог заподозрить нас с Бедивером в намерениях захватить власть, пока Артур в отъезде. Уже вскоре после того, как король покинул крепость, случился поединок. Один из наших сторонников был убит. Его противник оказался тяжело раненым. Его отправили к Грифидду лечиться. Но этим дело не кончилось. Все знали, на чьей стороне симпатии Грифидда, и многие начали говорить, что он либо отравит раненого, либо даст ему умереть своей смертью от ран. В конце концов, нам удалось уладить этот вопрос — мы объявили, что Артур вынесет свой приговор этому воину после возвращения. Охрану к раненому приставить запретили, а друзьям этого человека позволили перенести его в дом, где он жил, и оставаться там до выздоровления. Заключать его под стражу не было смысла — из-за слабости и потери крови на побег он был не способен. Находились такие, кто и после этого ворчал по поводу «хитрой шлюхи» и «выскочки-иностранца». Поединков пока не случалось, но теперь уже, скорее, потому что напряжение достигло предела, и представители обеих группировок уже не рисковали оскорблять друг друга поодиночке. Любая следующая ссора грозила уже не поединком, а серьезным вооруженным столкновением, в котором могла бы принять участие вся крепость. Правда, мне казалось, что Мордред пока не готов к открытому противостоянию. Я ждала. Он тоже ждал.

Незадолго до возвращения Артура напряжение немного ослабло, и я решила устроить пир. Я надеялась, что обильное застолье, песни о военных подвигах могли бы напомнить о былом Братстве и еще уменьшить напряжение. Пир предполагался не официальным, поэтому на него допускались и женщины, а при них, как я полагала, мужчины будут вести себя сдержаннее.

Сначала все шло хорошо. Кей попросил у меня разрешения привести Мэйр, чтобы она сидела рядом с ним, и она пришла, в прекрасном платье, с одолженными драгоценностями, возбужденная и обрадованная, как маленький ребенок. За высоким столом много смеялись, Талиесин произносил хвалебные речи, и казалось, будто Мордред никогда не приезжал в Камланн, хотя он молча сидел среди нас. За нижними столами тоже много шутили и смеялись, но немного натужно.

Подошел Талиесин, присел в конце высокого стола и, сославшись на усталость, с улыбкой передал арфу Гавейну. Рыцарь ответил какой-то шуткой и сыграл ирландскую песню о роднике, которая успела полюбиться британцам. Потом он протянул арфу Бедиверу.

— Хочешь, чтобы я выглядел дурак дураком, играя после тебя? — расхохотался Бедивер. — Отдал бы арфу Кею, чтобы все могли посмеяться. Ну, ладно, если уж петь… — и он одной рукой очень неплохо сыграл и спел старое латинское стихотворение, которое мне очень нравилось. Голос у Бедивера, конечно, не шел ни в какое сравнение с голосами наших признанных певцов, но арфа звучала чисто и сильно. Закончив, он передал арфу мне. Я мимолетно пожалела, что в молодости пренебрегала музыкой, предпочитая книги песням, и предложила инструмент Мордреду, сидевшему слева от меня.

Медро взял ее с любезной улыбкой, и заиграл прелюдию к балладе о прелюбодейке Блодьювед. Прежде чем начать петь, он со значением посмотрел на меня, выдержал паузу, чтобы все заметили его взгляд, и только потом запел. Его намек поняли все, кто в это время отвлекся от еды и питья. Что мне оставалось делать? Сохранять спокойствие и делать вид, что я здесь настолько ни при чем, что даже не обращаю внимания на любые намеки.

Мордред оборвал пение на середине и протянул арфу сидевшему рядом Гвину. Юноша принял ее с серьезным видом. Попробовал струны, не расстроены ли, затем решительно поднял глаза.

— Не понимаю, почему вы не закончили песню, — сказал он, обращаясь к Мордреду спокойным голосом. — С арфой что-то не так?

Улыбка Медро не изменилась, но глаза его опасно блеснули. Он возненавидел Гвина с того момента, как узнал, что брат признал его своим сыном. Свое отношение он скрывал с трудом, или не старался скрывать. Гвин, в свою очередь, тоже не скрывал своей явной неприязни к Мордреду, и в этом они были честны друг с другом.

— Нет, с арфой все в порядке. Просто баллада слишком длинная, вряд ли годится для сегодняшнего вечера.

— В самом деле, — Гвин перебрал струны, — ее так часто пели, что она уже надоела. И так все наизусть знают. И вовсе не потому, что в тексте скрыта какая-то истина. Нет. На прошлой неделе я говорил со священником, это ученый человек, и он назвал эту балладу языческой сказкой о старых богах, злой и фальшивой насквозь. — Мэйр хихикнула, и мгновение спустя все, кто следил за разговором, рассмеялись вслед за ней. Гвин гордо посмотрел на меня, он предлагал разделить удовольствие от замешательства Мордреда.

Я улыбнулась в ответ. Я любила этого замечательного юношу.

— Спой ту песню, которую играл на днях в Зале, — предложила я. — Там очень красивая мелодия, но я не все слова расслышала.

— Ах, эту… — Гвин покраснел. — Не бог весть что, но, миледи, если вы просите, я спою, конечно.

Уже по тому, как Гвин посерьезнел, стало понятно, что песню написал он сам. Сыграв короткое вступление, он запел: