Пыль и пепел. Или рассказ из мира Между - Ярослав Гжендович Страница 43

Я вскочил в огненное кольцо и добрался до кола, с которого свисал худощавый силуэт, с лицом, скрытым в облаке черных волос, словно пятно чернил перепуганной каракатицы. Искры горели в них и на белой, рваной сорочке, что был на девушке, будто рубиновая пыль.

Я перерезал ремни, оплетавшие ее запястья, она охватила меня за шею, когда я перепиливал веревки, прижимающие ее к столбу, и услышал шепот. Шепот Патриции:

- Ты приехал, приехал за мной, наконец…

Ее пахнущие дымом волосы оплели меня будто живые создания, клубок тоненьких змеек. Они обкрутились вокруг моей головы, обмотали шею. Мы столкнулись лбами, и вдруг я увидел ее лицо.

Страшное, чужое лицо старухи с горящими золотом глазами и вертикальными зрачками, словно у кота или осьминога. Я увидел палисад крючковатых, ломаных зубов и запах: как будто гнилой воздух подмокшей подземной гробницы.

- Да что же с тобой произошло?! – промямлил я, дергая головой и пытаясь высвободиться от всклокоченных уз, острых, будто стальная проволока, тонких, будто шелковая нить.

- Я оставила у тебя золотое колечко, - ответила старуха голосом Патриции. – Можешь его забрать. Это твой обол, Харон.

- Нет! заорал я, дергаясь и доставая рукой тесак. – Нет! Патриция!

- Так легко было найти ту глупую малышку, столь доверчиво открывающую двери. Так легко пожрать, - зашипела старуха. – Я сделала то, что ты хотел! Нашла его для тебя! – оглушительно крикнула она куда-то надо мной.

Я рванулся и увидел их. Конусообразные пятна, более темные, чем мрак. Свешенные головы, заполненные чернотой капюшоны, спрятанные в рукавах ладони. Стояли кружком вокруг костра, держа факелы. Все, кроме одного, который казался наибольшим.

- Я сделала, что ты хотел, Пресвитер! – вновь крикнула ведьма. – Я дала тебе Перевозчика! Освободи меня, как обещал. Или дай мне тело колдуньи.

Ее волосы были самой настоящей стальной проволокой. Тонкой, зато крепкой, не желавшей поддаться лезвию.

- Не освободишься, - прошептала она. – Никогда… ааа!... так не ведет себя… Умоляю… Делай мне так еще!...

Только сегодня я был ураганом, и огонь шествовал за мной. А ничто не дает такой силы, как бешенство и отчаяние преданного.

Я перерезал ее волосы и освободился.

Отпрыгнул назад, все еще опутанный живыми волосами, вьющимися вокруг моей головы и шеи, будто черные змеи толщиной в шелковую нить. Они опутывали мне лицо, рассекали кожу, лезли в рот и глаза. Я содрал их с себя и поднял обрез.

- Я дала тебе Перевозчика! – крикнула вновь ведьма, указывая на меня старческой, узловатой ладонью. – Бери его и освободи меня!

Она ринулась ко мне, и тогда я выстрелил.

Когда я попадаю во что-то, что вникает в этот мир из дальнейших регионов, обрез может всосать его силу или даже его суть и пленить в гильзе. Так это действует и остается эманацией моего "я". Так научил меня Сергей Черный Волк. Тот, кто отправляется иной мир, не может оставаться голым и безоружным. Он обязан забрать с собой хищную, грозную часть разума, выделенную из себя самого, чтобы не поддаваться страху, испугу и усталости. Она может выглядеть как финский нож, как покрытая магическими знаками кость или как меч. Но может – и как обрез.

Только на сей раз ничего подобного не произошло. Я не выстрелил в демона.

Я выстрелил в Патрицию. В ведьму, которая влюбила меня в себя и предала.

Пламя, вырвавшееся из обоих стволов, не превратило ее в облако, не всосалось в гильзы. Выстрел остановил ее в прыжке и свалил на спину.

Никогда перед тем я не стрелял в Ка человека.

Я глядел, как она вяло поднимается с земли, глядел на две обгоревшие дыры в белой сорочке, на небольшие отверстия в ее груди, из которых неуверенно и очень медленно вытекла черная, отблескивающая рубиновым цветом кровь.

Ей удалось подняться на колени и встать. Ведьма подняла покрытую неоновым багрянцем руку и показала ее Плакальщику.

- Я сама освободилась, Пресвитер! Заплатила тебе и заплатила ему! Я оплатила свой обол!

- Нет! – крикнул монах скрипучим, старческим голосом.

Нас окружил туман, и ведьма неожиданно раскинула руки, после чего исчезла в столбе блеска, ударившего в небо.

Я опустил обрез.

Пламя тернистых веток с шумом гудело вокруг меня, а за кругом огня стояло кольцо Плакальщиков: неподвижных, спрятавшихся в капюшонах, будто скульптуры из черного базальта.

- Где книга?! – рыкнул наибольший. – Отдай ее и покайся, грешник! Спаси хотя бы часть души.

Я понятия не имел, что он имел в виду.

Четверо выступило из круга и направилось ко мне. С четырех сторон.

Перед тем я едва пережил встречу с одним, а теперь их было пятеро.

Вот только сейчас я сам был упырем, и в моих жилах пылал огонь.

Я убил первую женщину, которую полюбил за очень долгое время. Я терял ради нее голову, а она оказалась всего лишь приманкой. Ее вообще не существовало. Была чем-то совершенно иным, что продало меня чудовищам, потому я ее и убил. Вот только я еще не совсем полностью это осознал. Пока же чувствовал исключительно бешенство, и это меня спасло.

Я вскочил на горящее возвышение, увенчанное столбом и окруженное кольцом гудящего огня, отскочил от него, как с трамплина, и напрыгнул сверху на ближайшего Плакальщика. С ним я столкнулся, как с гранитным менгиром, он схватил меня, будто анаконда, вот только он не выдержал наскока, и мы оба свалились на землю. Я перекатился через него и пару раз ударил тесаком. Что-то это дало, потому что я услышал громкий, звериный рык. Он поднялся, продолжая меня удерживать: за шею и блокируя руку, и все время вопил. Я пробросил ладони между его плеч, заблокировал локти снизу, притянул к себе и грохнул лбом в отверстие капюшона, в темноту, туда, где должно было находиться лицо.

Не знаю, во что я там попал, но впечатление было таким, словно лбом я вляпался в миску с ледяной ртутью. Он отпустил меня, и тогда я подскочил и глубоко вонзил лезвие в клубок тряпья, что одновременно было тонким, будто паутина, и твердым, словно сталь. Рычание противника сменилось высоким писком, похожим на визг зарезаемой свиньи. Плакальщик ударил наотмашь, выбрасывая меня на метр в воздух, и я почувствовал, как под моей спиной разламывается на куски толстая, гранитная плита надгробия.

Такое столкновение должно было бы превратить мое тело в мешок внутренностей и переломанных костей, но вместо этого раскололось надгробие, словно бы было гипсовой подделкой.

И даже этот чудовищный удар я почувствовал как столкновение с боксерской перчаткой. Сегодня я был сплошной яростью. И согласился с тем, что я не живу, впрочем, это меня не слишком-то и волновало. Я поднялся с надгробной плиты, раскидывая в стороны куски гранита.

Тот, с которым я дрался, уже валялся на земле, будто пустая ряса. Клубок черных, измятых тряпок. Очередной как раз приблизился ко мне, только он не перемещался тем моментальным, размазанным движением, который я видел на монастырском внутреннем дворе. Просто бежал, зато быстро. Я прыгнул в его сторону, что его удивило; он был уверен, что я стану убегать. При этом я нырнул под его руку и прыгнул щучкой прямо перед собой, где на камнях двора в круге света от костра лежал мой черный обрез.