Смерть за смерть. Кара грозных богов - Анна Гаврилова Страница 43

Всё-таки красотой город не блистал. И завидев его снова, Ловчан тоскливо присвистнул.

– Мне тоже не по себе, – признался Розмич. – Скорей бы в Новгород уйти.

– А лучше в Алодь, – откликнулся Ловчан. – К родичам.

– Это кому как. Я своих много годов не видел. Живы ли?

– Да, плохо человеку без родных, – вздохнул Ловчан. – Даже седьмая вода на киселе, а всё одно ближе, чем вот ента самая чудь белозёрская, – вторил он мыслям Розмича.

* * *

Всем хорошо терпкое заморское вино, да только горло страсть как сушит. Особенно когда выпито немного. Вот если под завязку залиться, тогда что жажда, что голод – всё до собачьего хвоста. Даже море, если верить людям бывалым, по колено становится. Правда, до поры. Пока трезвость не наступит.

Единственная глиняная бутыль, распитая на капище, сыграла с дружинниками злую шутку – пока добрались до первых дворов белозёрского посада, едва от жажды не померли. Зато почти сразу обнаружился колодец, увидав который, Ловчан нервно сглотнул – слишком ярки воспоминания о другом, «за камышком». Розмич же, ничуть не смущаясь, обратился к немолодой женщине, лихо тащившей из колодца ведро.

До оклика хозяйка мужчин не замечала. А увидав – вскрикнула, замахала руками. В торопливых жестах с трудом угадывались обережные знаки, словно встали перед ней не дружинники, а кровавые упыри. Розмич даже обернулся – может, за спиной и вправду лихо какое прячется? Всё-таки не с простой прогулки вернулись.

Пока оглядывался, белозёрка бросила ведро и дала дёру. Колодезная вода выплеснулась, растеклась по утоптанной земле.

Поднял бадейку, с грустью заглянул внутрь – пусто. Всё до последней капли вытекло.

– Ну что за народ такой?

– Ты сейчас об ком? – отозвался Ловчан. – О бабах? Или о белозёрцах?

– А… – махнул рукой Розмич. – Без разницы.

Осторожно спустил ведро в колодец, прислушался к тихому всплеску и взялся за верёвку. Ловчан взирал на усилия друга, приподняв бровь.

– Хоть бы журавель поставили, – ворчал тот, подтягивая скользкую от воды верёвку. – Так ведь и надорваться в два счёта, и спину потянуть… Я бы свою жену к такому колодцу не пустил.

– Кстати, о женах. Чего эта бабёнка так от нас улепётывала?

– Морду твою увидела, вот и струхнула, – расплылся в улыбке Розмич.

Ловчан не обиделся, наоборот, повеселел: если друг шутки шутит, значит, любовная хворь отпускает. Ещё немного, и прежним станет. Задорным и бесшабашным.

Всё-таки не зря на капище побывали. И вепсам хоть поклон вешай за то, что Розмича встряхнули. Для мужчины, особливо воина, драка – лучшее лекарство. От всех недугов помогает, окромя поноса.

Когда же увидал, как Розмич опрокинул в глотку чуть ли не половину ведра, повеселел окончательно. Сам пил не так лихо, зато и расплескал меньше.

Что ни говори, а словенская вода куда лучше заморских вин! Пусть не пьянит, зато и горло не дерёт. И на бессмысленные подвиги опосля неё не тянет.

Ловчан уже пристроил ведро на край колодца, чтобы трусливая хозяйка, вернувшись, не искала, как впереди показался дозор.

Воеводу Дербыша опознали сразу. Идёт впереди дружинников, потрясает брюшко́м да руками размахивает. И морда зверская – это, даже не приглядываясь, видно. Воины его немногим лучше – хлипкие какие-то и пылью припорошенные.

Розмич с Ловчаном, не сговариваясь, подтянулись. Расправили и без того широкие плечи, подбородки задрали. Нелюбовь белозёрских к алодьским – штука уже известная, хоть и не совсем понятная. Но посланников Олега ныне сам князь Полат принимает, так что Дербыша опасаться не нужно. Позадирается и отвянет.

Только одно насторожило – за отрядом семенила та самая хозяйка, что побрезговала напоить водой. Неужто наврала, будто обидели?

Алодьские дружинники переглянулись и невозмутимо двинулись навстречу.

– И где вы прятались? – прогремел воевода, когда расстояние между ними сократилось до пяти шагов.

Розмич сцепил зубы – он уже слышал этот тон при первой, не слишком приятной встрече. Только в тот раз дружинник был обременён обязательством перед Олегом, теперь причин сдерживаться не нашлось.

– Ты, Дербыш, напраслину не возводи! Либо говори ясно, либо с дороги отодвинься.

– Ха! – воскликнул белозёрский воевода. – Каков! Вы только поглядите! Совсем стыд потерял!

– Мне, Дербыш, стыдиться нечего.

– Ну конечно! – издевательски протянул тот. И рявкнул на весь посад: – Оружие сдать! Обоим!

– Это всё, о чём мечтаешь? – оскалился Розмич.

За воеводу ответили дружинники. По едва заметному знаку предводителя двинулись вперёд, окружая.

Розмич с Ловчаном оказались много быстрей. Одним отлаженным движеньем встали спина к спине и изготовились к схватке. Оружия пока не обнажили, но ладони уже грели рукояти мечей. Достаточно мига, и хищное железо вырвется на свободу.

Дербыша сопровождала дюжина. Розмич ещё в начале разговора присмотрелся и отметил: словен всего двое, остальные – из веси. Светловолосые, скуластые, низенькие. И в большинстве своём юные.

Драться с такими – себя не уважать. Всё равно что матёрый волк против своры щенят выйдет. Их бы кулаками, а лучше распаренной хворостиной пониже спины. Да только где эту хворостину взять?

Люди Дербыша вынимать оружие тоже не спешили, заметно нервничали. Но глядели неожиданно зло, обвиняюще.

– Сдайте оружие, – повторил воевода. – Иначе в город, как разбойников, в колодках поведут.

– У самого руки отсохнут, прежде чем нас нарядишь, – огрызнулся Розмич и подумал: «Эх, сейчас бы рвануться вперёд, сбить бы негодяя с ног, вырвать бы кадык… а там!»

Воевода, словно бы угадав это желание, оскалился в ответ, но приказа укоротить алодьским языки не отдал. Так и стояли: Розмич с Ловчаном, спина к спине, и белозёрский «молодняк» опасным кругом.

На шум начал сбегаться народ. Бабы громко ахали, мужики подбадривали подручных Дербыша, дети выкрикивали глупости.

– Что всё-таки происходит? – шепнул Ловчан. – Прямо чудеса в решете! Дыр много, а выскочить некуда.

Под пристальным взглядом толпы чувствовал он себя крайне глупо. Нервы сдавали.

– Про это, поди, только Чернобог знает, – рыкнул Розмич. – Дайте дорогу или бейтесь!

Пачкать меч о белозёрских сосунков по-прежнему не хотелось. Оружие подобного унижения не простит. Да и князь Олег, прознав, по голове не погладит. Однако стоять вот так до скончания века тоже не шибко весело.

Помощь подоспела откуда не ждали.

Осыпая людей малопонятными словесами, через толпу зевак прорвался кульдей. Лицо решительное, брови сдвинуты, в глазах молнии. Увидав рыжебородого священника в таком настроении, Ловчан невольно улыбнулся. А когда заметил в руках Ултена увесистый посох, едва не заржал.