Ничего невозможного - Людмила Астахова Страница 43

Новая привычка лорда канцлера — совершать часовые прогулки по парку, — несомненно, шла на пользу его здоровью, но для охраны обернулась хлопотной обязанностью. В проливной дождь лорд Джевидж все равно надевал непромокаемый плащ и шел на полюбившуюся ему скамейку под раскидистым старым кленом, а охранникам и Моррану приходилось мерзнуть в непогоду, дожидаясь, пока мозги подопечного переработают очередную проблему. Ведь не ради созерцания осенних красок он там сидит битый час. То на спинку откинется, то, наоборот, согнется, упершись локтями на коленки, сожмет виски ладонями. Значит, размышляет о делах государственной важности. По крайней мере, в этом свято убеждены охранники. А Морран Кил уже ни в чем не был уверен, слишком непростой человек его патрон, сложный и непредсказуемый. С равным успехом Росс Джевидж может просто дремать, и не исключен еще вариант, что это толстопузый профессор присоветовал моцион ради тренировки покалеченной ноги, укрепления нервов и профилактики геморроя. Сейчас, говорят, очень модно совершать лечебные пешие прогулки.

Морран не удержался от ухмылки. Ниал Кориней, естественно, сделал акцент на болезни столь уважаемого профессором органа. Циничный, как все лекари, голосистый и языкатый обжора мог кого угодно достать до самых печенок, но обижаться на него — занятие бессмысленное и даже вредное. Потому как все под Десятью Дланями ходим, и, коль что со здоровьем случится, на коленях приползешь к такому доктору. Он отругает, обзовет по- всякому, посмеется, но вылечит.

Даже лорд Джевидж, на что человек злопамятный, а прощает бывшему магу неразборчивость в словах и двусмысленные подколки.

Морран покосился на подопечного, который расслабленно любовался яркой небесной синью, проглядывающей через ярко- желтую листву. Не зря же пронзительная искристая голубизна и насыщенный плотный желтый цвет издавна символизируют месяц-нэнил. Вот и улыбка у патрона затаилась в уголках глаз. Значит, не столько о делах думает, сколько о чем-то приятном. Например, о вчерашнем выходе в оперу, где милорд в основном только и делал, что приставал к собственной жене. Сначала настоял, чтобы она надела платье с эдаким соблазнительным декольте, а потом при каждом удобном и неудобном случае… как бы это поприличнее выразиться, когда речь идет о даме-аристократке… Короче, лапал женушку, точно какой-то пробывший полгода в плавании моряк. Моррану, находящемуся рядом, волей-неволей пришлось наблюдать и за шаловливыми пальчиками милорда, и за пунцовеющими ушками миледи. Впрочем, леди Джевидж скорее всего тоже была не против пошалить, иначе не целовались бы они взахлеб, словно влюбленная парочка впервые дорвавшихся до телесных радостей юнцов. Всю дорогу к дому не отрывались друг от дружки и по возвращении умчались в спальню с неприличной для взрослых, солидных людей скоростью.

Молодые парни из охраны только удивлялись хозяйской прыти да смущенно хихикали, дескать, уже и о душе подумать надо, а все туда же — в постели с супружницей кувыркаться. На что недавно вернувшийся в строй после ранения Касан посмеялся над юношескими заблуждениями и предрек скорое прибавление в семействе. Дело-то нехитрое.

Сказать по правде, за прошедшие полгода маг-экзорт так и не смог определиться со своим отношением к леди Джевидж. Она его… волновала. Поначалу Морран грешным делом решил, что его угораздило влюбиться. В не слишком красивую женщину почти на пятнадцать лет старше, чужую жену да к тому же беременную! Извращение, да и только. Маг ужаснулся глубине своего падения, но потом, дав себе труд поразмыслить, понял, что никакая это не любовь. Фэймрил Джевидж была… совершенно волшебная. Рядом с ней нельзя оставаться трусом, ей можно доверить любую тайну. Каким-то удивительным, невозможным и необъяснимым способом она умела проявлять в находящемся рядом человеке самое лучшее, что в нем есть, — чувства, порывы, наклонности. Один ВсеТворец знает, как миледи это делала, чем брала окружающих, каких потаенных струн касалась, но и Морран, и Кайр, и профессор, и прислуга, и лорд Джевидж искренне считали: все в доме номер 26 по Илши-Райн держится на ее узких покатых плечиках — покой, уют, тепло. За нее без раздумий отдали бы жизни все охранники, и когда бы они пали, то оружие из мертвых рук защитников взяли бы лакеи и горничные.

А с другой стороны, Морран ее побаивался. Причем гораздо больше, чем самого обжигающего гнева лорда Джевиджа. Кроме способности вдохновлять на подвиги, в леди Фэймрил имелось что-то тайное, что-то темное и запредельное. Когда женщина садилась за рояль и целиком погружалась в музыку, это чувствовалось более всего. Глаза ее прямо горели на бледном лице, и где-то на дне огромных черных зрачков полыхало медным расплавом пламя, тонкие пальцы вонзались в клавиши, будто когти гигантской птицы в тушу жертвы. Дорогой, идеально настроенный инструмент стонал от боли и экстаза, когда она делала особо мощный пассаж. Лорд канцлер в этот момент мучительно кривил губы и хмурился мрачнее обычного. Он знал ту черную тайну, которая на несколько мгновений превращала его спокойную и выдержанную супругу в одержимую жаждой мести ланвилассу, знал и тоже боялся. Докопаться до истины Морран пока не мог, но, почитая себя человеком наблюдательным и терпеливым, собирался раскрыть и эту загадку тоже. В конце концов, времени у него теперь будет достаточно, они с милордом сумели договориться о компромиссе. После столь памятной и эмоциональной беседы в положении лежа возле горящего ландо маг размышлял недолго и согласился присягнуть лорду Джевиджу. Да, он стал пожизненным телохранителем канцлера, зато принадлежность Тайной службе превратилась в формальность. Печать Ведьмобоя отныне намертво связывала Моррана Кила с Россом Джевиджем. Смерть подопечного означала утрату волшебного дара, но экзорт счел такую плату оправданной. Он хотел на свободу любой ценой.