Наковальня льда - Майкл Роэн Страница 42

— Беру назад свои слова, — тихо произнес он. — Ты сделал его гораздо крепче и острее, чем раньше. И я вижу какое-то странное мерцание изнутри…

Элоф, в изнеможении растянувшийся на теплом песке, не сразу осознал смысл услышанного. Он резко выпрямился и встал. Его так и подмывало посмотреть, но он не осмеливался испытать свою удачу. Что видел Керморван? Может быть, в крови воина тоже есть частица истинного дара?

— Словно рыбки, играющие в пруду, — зачарованно продолжал Керморван. — Или ты заковал туда солнечные зайчики, как говорится в предании о древних кузнецах дьюргаров… Но я теряю время. Теперь у нас появилась надежда!

Повернувшись, он приказал подготовить катки и канаты. Элоф с опаской протянул руку и прикоснулся к теплому металлу. Его взгляд скользнул по поверхности и погрузился глубже, в самую сердцевину. Под зеленоватой стальной проволокой действительно переливался свет — то сильнее, то слабее, пульсируя, словно кровь в венах. Работа, пусть даже грубая, ожила под его руками.

Охваченный внезапным предчувствием, он выхватил свой меч, лежавший под плащом на песке, и пристально вгляделся в самодельную рукоять. Перед его взором поплыли облака, хотя небо над головой было чистым. Они клубились, меняли форму и ускользали, текучие, как вольные мысли. Пробуждение надежд, которые он так долго глушил в себе, было почти мучительным, подобно движению онемевшей конечности. Но даже боль доставляла радость. Элоф мог бы заподозрить истину с тех пор, как прикоснулся к неуклюжим старым инструментам и ощутил пустоту в них; выполняя работу для Хьорана, он не заметил даже этого. Для восприятия силы тоже нужна сила.

Издав звенящий крик чистой радости, Элоф высоко подбросил меч, поймал клинок на лету и крепко сжал прохладную, поблескивающую рукоять. В ней таилось некое свойство, хотя он пока не знал, в чем оно заключается. Дар вернулся к нему, и его долгое исцеление завершилось.

— Воинственность, достойная восхищения! — рассмеялся Керморван, наблюдавший за ним. — Ну, сир кузнец, что ты решил? Отправишься в бой вместе с нами или будешь гнить в своей кузнице, если вообще когда-нибудь найдешь ее?

Элоф вертикально вонзил черный клинок в песок, и тот остался стоять, как некое зловещее растение. Как странно, что он сумел заковать в рукоять какое-то свойство, даже не догадываясь о его цели! Но с другой стороны, что он знал о собственном предназначении? Что выбрать сейчас — отправиться назад, на болота, и жить там, как раньше? Придорожная кузница когда-то казалась ему единственно верным местом для жилья, укрытием не столько от мастера-кузнеца, сколько от собственных переживаний, от горечи, разъедавшей душу. Одинокая жизнь пошла на пользу не только ему одному: многие путешественники обрели безопасность, которой они были бы лишены без его помощи, и в этом он тоже нашел исцеление. Теперь, несмотря на всю свою чуждость и неприветливость, топи казались Элофу едва ли не тихой гаванью, где он мог вести неприхотливую жизнь, забыв о своих страхах и заботах. Но имеет ли он право забыть, если сила наконец-то вернулась к нему? Вправе ли он прятаться от посторонних глаз? Мир движется вперед и не станет ждать одного человека. Как насчет его намерения отомстить эквешцам? Как быть с его долгом Року и обязательствами перед Карой? И наконец, что делать с той ужасной силой, которую он, сам того не сознавая, отдал в руки безжалостного человека?

Какое-то мгновение Элоф пребывал в полной растерянности, но затем кивнул, рассерженный и озадаченный одновременно. Какая бы сила ни привела его сюда, она точно рассчитала время. Вылазки эквешцев становились все более дерзкими, и он помог тем, кто потерпел неудачу, сражаясь с ними. Он мог приносить пользу людям, работая в кузнице, но мир ждал от него более великих свершений. Предстояло многое увидеть, многому научиться, и он был еще совсем молод.

Элоф повернулся к Керморвану и выдернул из песка согретый солнцем клинок. Путь лежал перед ним, ясный и прямой, как стрела.

— Ну хорошо, ты, сотранский пират! Я пойду, но с одним условием. Если после боя я решу расстаться с вами, вы высадите меня на берег в пределах досягаемости ближайшего города и снабдите едой и одеждой на дорогу. Согласен?

— Да будет так! — решил Керморван. — Мы могли бы ударить по рукам, но у меня есть другая идея. Сейчас еще слишком ясная погода для отплытия; эквешцы могут заметить корабль за много лиг. Нам придется подождать. Это бесит меня, но мы можем с пользой провести время, тренируясь в рукопашной схватке. Готов ли ты скрестить со мной клинок?

Длинный меч Керморвана с шипением вылетел из ножен, серая сталь сверкнула перед ясными серыми глазами.

Элоф усмехнулся. Черный клинок холодно блеснул в ответ. Кузнец скопировал боевую стойку Керморвана.

— Честная сделка в обмен за мастерство, которому я учил тебя!

Больше часа они рубились друг с другом, нападая и отступая. Клинки со звоном сталкивались в сгущавшейся послеполуденной дымке. Корсары собрались вокруг, наблюдая и отпуская шутливые замечания, когда серый клинок плашмя ударял Элофа или опрокидывал его на мокрый песок, где волны лизали ему лицо; все они прошли суровую выучку под руководством Керморвана. Но достаточно скоро они перестали смеяться, начали задумчиво кивать и делать небольшие ставки на то, кому достанется следующий удар. Могучая сила Элофа возмещала недостаток проворства, и те же руки, что клали точные удары на наковальню, могли наносить точные удары противнику. Наконец, сомкнув рукояти мечей, они закачались лицом друг к другу. Дыхание со свистом вырывалось из их пересохших глоток.

— Уже лучше! — прохрипел Керморван. — Когда-нибудь… великий воин… было бы только желание!

— Лучше… ковать металл… чем людей… — просипел в ответ Элоф.

Керморван рассмеялся и уже собирался что-то ответить, когда из-за высоких дюн на пляже донесся крик дозорного:

— Вижу корабль! Черный парус на юге!

— Отплываем! — взревел капитан. — Подкладывай катки, остальные — к лебедке!

Керморван одним быстрым движением вложил свой меч в ножны и побежал к остальным корсарам, потащив Элофа за собой. Канат, натянутый между старн-постом, представлявшим собой обрубок массивного пня, и носовым кабестаном, толкал судно вперед на катках. Те члены команды, которые не налегали на ворот лебедки, бегали взад-вперед, проворно вынимая катки из-под кормы и подкладывая их под надвигающийся нос корабля. Элоф, стоявший на корме, мог лишь поражаться тому, что все остались целы, но, видимо, это был отработанный маневр — и длинный, обтекаемый корпус скользнул в маслянистые воды залива с едва заметным всплеском. Туман склубился вокруг низких планширов, цепляясь за ноги отставших матросов, которых поспешно втягивали на борт. Многие корсары сжимали амулеты или чертили в воздухе знаки, отгонявшие беду; даже Керморван на мгновение прижался лбом к мачте и приглушенным шепотом пробормотал несколько фраз. Сам же Элоф просто смотрел на берег, уже превратившийся в туманную линию. Болотные запахи растворились в мириадах других, более резких и навязчивых — от дегтя и сырых спальных мешков, обшитых тюленьей кожей, до невыносимой вони, доносившейся из трюма. Капитан вынес на палубу тяжелый сверток, завернутый в промасленную кожу. Когда он осторожно развернул свою ношу, свет факелов заиграл на огромной хищной голове, вырезанной из цельного куска дерева и отполированной, со сверкающими глазами из красного стекла и длинными мощными челюстями. В разинутой пасти сверкали латунные клыки. Капитан с усилием потянулся и укрепил голову в гнезде на вершине форштевня, словно на длинной, изогнутой лебединой шее.