Рубеж - Марина и Сергей Дяченко Страница 42

– Бог весть, – писарь пожал плечами. – Вроде бы комонные, в татарском платье. Так что ехать надо. Людей мало, в Валках я троих оставлю да Агмета твоего в придачу, остальных с собой беру. А вы дома сидите!

– То есть как? – возмущение Яринино не только не улеглось – до небес выплеснулось. – Дядько Лукьян! Да как же это так! Я чего – верхами ездить не умею? Да я с глазами завязанными лозину рублю!

Пан Еноха невозмутимо кивнул:

– Мне батька твой то и говорил – насчет лозины. Не будет, мол, моя Яринка слушаться, лозину возьми да отдери по филейным частям. И не от локтя бей, а с замахом – так, чтоб год садиться не могла. А потом снова отдери да солью сыпани, чтоб верещала громче!.. Сказано – дома сидеть, значит – дома! А ты, Хведир, за старшего остаешься!

– Я… Батька, я…

Бурсак растерянно моргнул, но дверь уже хлопнула. Хведир неуверенно потоптался, затем махнул рукой и бухнулся на лежанку. Ярина подумала – и присела рядом.

– Татары? Откуда тут татары? – растерянно проговорил парень. – С ханом у нас мир, да и засека надежная. Еще бы сказали – турки!

Девушка вздохнула и внезапно, не утерпев, погладила парня по щеке.

* * *

В зале было полутемно. Немецкую лампу зажигать не стали, обошлись свечой – единственной, едва прогонявшей ночной мрак. Хведир пристроился на отцовом месте – у закрытой книги; Яринка забилась в угол, в самую черную тень.

В доме было тихо.

Тихо – и страшновато.

Пан Лукьян не вернулся, прислав гонца, что остается в Хитцах, потому как в лесу поблизости и вправду чужаков видели, не десяток, не два – больше. С тех пор никаких известий не было, хотя ночь на исходе и где-то совсем близко уже пропел первый кочет…

Хведир встал, подошел к маленькому, подернутому морозом окошку.

– Иди спать, Яринка! Если что, разбужу.

Девушка помотала головой – спать не хотелось. То есть, конечно, хотелось, но…

– Это ты иди спать. А я постерегу – чтоб татары не украли!

Она шутила, хотя на душе было не до шуток.

Ярина, конечно, не утерпела. Весь вечер вместе с верным Агметом ездила по Валкам, дабы и людей подбодрить, и самой осмотреться. Городок почти вымер – пан Лукьян забрал с собой не только черкасов, тех, что в поход не ушли, но и дюжину подсоседков, и просто охотников. Остальные забились в хаты, боясь показаться на улицу. Даже рогатки, выставленные поперек шляха, остались без охраны. Да и кому охранять? В городе и до войны меньше тысячи жило, из них черкасов – служивых и абшидных – сотня с небольшим. Теперь даже их не осталось. Остальные – обычные мугыри, которые и смотреть на шаблю боятся.

Девушка почувствовала, как страх, сидевший где-то глубоко, начинает наползать, подступать к горлу.

– Хведир! – не выдержала она. – Не молчи! Расскажи что-нибудь!

– О чем?

В голосе бурсака тоже не слышалось особой уверенности.

Ярина усмехнулась:

– Ну… Про фольклор свой. Написал байку? Про Гонтов Яр?

– А-а! – послышался тихий смех. – Написал! Пану Гримму понравится. Позавчера из Гонтова Яра выборный тамошний приезжал – к отцу, бумаги выправлять насчет винокурни. Так знаешь, о чем там болтают?

– Снова черти заглянули?

Почему-то в присутствии Хведира-Теодора о таком говорить было совсем не боязно – даже в темноте.

– Нет, другое, – бурсак вновь усмехнулся. – Может, не говорить? Ночь ведь, страшно!

– Ах ты! – Девушка вскочила, махнула рукой. – А кто еще в детстве перед сном нам про Черную Руку рассказывал? И про Дидька Лысого? Забыл?!

Сама Ярина забыть такое не могла. После каждой истории она забивалась под перину и дрожала полночи. А на следующий вечер вновь просила рассказать – и снова дрожала.

– …Пришла Черная Рука, – замогильным голосом начал Хведир. – Открыла дверь – и стала искать маленькую девочку Яриночку… А ведь это мысль! Представляешь, Ярина, такое записать, а? Пан Гримм с кафедры свалится! А в Гонтовом Яру всякое болтают. Будто из Гриневой хаты голоса доносятся, будто вокруг кони невидимые скачут. Ну и мамка его еще приходила.

– Мамка? – удивилась девушка. – Его же матушка померла! Ребятенка родила и…

– Вот я и говорю… То есть соседи говорят – приходила. Хату обошла, потом внутрь заглянула – искала. А наутро пес сдох. Помнишь пса? Его еще Агмет заговорил?..

Ярина закусила губы. Страх, уже ничем не сдерживаемый, сжал сердце, холодом прокатился по спине. Мертвая мать ищет сгинувшего сына. Ищет – и не находит…

– А на следующую ночь ее снова видели. Поп – отец Гервасий – не побоялся, с крестом выскочил. Так она зубами заскрипела, руки протянула – не дотянулась, а после обратно на погост пошла. А наутро…

– Прекрати! – не выдержала девушка. – Как ты можешь! Такое… такое говорить!

– А что? – Хведир явно удивился. – Обычная история! У этих посполитых вечно то мать к сыну с погоста является, то муж к женке. Потому и обычай есть, чтоб долго не оплакивать…

– Прекрати! – повторила Ярина и, подумав, добавила: – Чурбан!

Бурсак, недоумевающе пожав плечами, замолк. Ярина отвернулась – слушать страшилки расхотелось.

– Ну ты чего? – Хведир подошел ближе, присел рядом. – Мало ли что лапотники эти болтают! Темные они!

– А ты – светлый! – огрызнулась девушка.

– Ну, не такой уж светлый, – развел руками парень. – Но байкам этим не верю. Если и есть что-то необычное, то это не черти и не призраки, а тонкие энергии, которые наш мир окружают. Про то и блаженный муж, учитель мой Григор Варсава, писал…

Страх вновь спрятался, и Ярина внезапно почувствовала, как смыкаются веки. Сон только и ждал – перед глазами поплыли странные серебристые нити, закружились, сплетаясь в пушистые коконы. Уж не тонкие ли это энергии, о которых Григор Варсава толковал?

* * *

– Ярина! Проснись, Ярина!

Девушка открыла глаза. В зале светло, сквозь окошки белеет утро. Кажется, она так и заснула – сидя. Вот и покрывало: не иначе Хведир догадался – укрыл.

– Ярина! – Голос парня звучал странно. – Батька… Батька погиб!

– Что?!

На полу – мокрые следы; на плечах Хведира – кожух. Наброшен наскоро, даже на крючок не застегнут. В глазах под толстыми стеклами – ужас.

– Батька… Погиб батька. И все погибли…

– Мой… Мой отец? И сотня?

Почему-то сразу же подумалось об отце – о сотнике Загаржецком. С Дуная давно не было вестей, а какие и приходили – не радовали.

Парень вздохнул, качнул головой. Дужка окуляр сползла с уха.

– Мой батька – Лукьян Олексеич. И все, кто с ним поехал. В Хитцах. И село… Погинуло село…