Тень разрастается - Антонина Крейн Страница 42

Я обвела глазами раскинувшийся передо мной пейзаж…

Желтые дюны песка с вкраплением голубого стекла синусоидами лежали вплоть до самого горизонта, будто хищные пустынные пумы, отдыхающие после охоты. Тут и там голубовато-серые стеклянные башни пиками разрывали мягкие округлости барханов. На фоне темнеющего закатного неба они чуть светлели. Но нет. Это обман. В Мудре нет никакого света.

Проклятое место.

Когда-то эти оплавленные башни были прекрасными каменными дворцами. Но драконье пламя — магическое пламя детей небесных — не сжигает предметы, а обращает их в сизую смальту. Даже если это очень большие предметы. Городские фонтаны. Мосты. Здания.

Люди.

«Какими же идиотами,» — я вдруг вспомнила вопрос, который не давал мне покоя в ученические годы, — «Какими же надо быть идиотами, чтобы даже флегматичные драконы возненавидели вас настолько, что сожгли всю страну целиком, в один присест, не размениваясь на мораль и обеденные перерывы?».

Ох, срединники. Наши предки. Наша боль, наш позор, и, как это частенько случается — источник нашей силы.

Пыльный поземок струился у меня под ногами, как шелковый. Песок — он и есть песок. Но чем — или кем? — были тысячу лет назад эти острые голубоватые крошки, больно впивающиеся в ноги даже сквозь шаровары?

Говорят, раньше можно было гулять по Мудре, как по траурному музею. Драконье пламя застало людей врасплох: кто-то погиб, баюкая ребенка, другие — покупая свежий хлеб или слушая лекцию в старом университете. Военных в городе в момент сожжения не было. Они все сражались на войне на побережье Шепчущего моря — где их тоже пришибли. Но уже не драконы, а объединенные войска соседних государств. Таким образом, в мире существует два огромных срединных кладбища: остекленевшая Мудра и наш дворцовый курган.

Сумасбродные путешественники, археологи и купцы, которые без страха перед проклятым местом приходили в Мудру за знанием или наживой, раньше видели тут останки срединников: голубоватые скульптуры, занятые своими делами. Все, как один, в немом изумлении задрали головы к небу. Последний общий жест.

Сейчас этих скульптур уже нет.

В пустыне Тысячи Бед бродят шувгеи — жестокие смерчи, завывающие в ночи, раздирающие в клочья все, что попадается на их пути. За десять веков шувгеи уничтожили многие скорбные свидетельства прошлого. Теперь остались только здания, на половину утопленные в песках. И голубоватая крошка смальты. Вдыхаешь ее — вдыхаешь прошлое. В прямом смысле этого слова. Как и с пылью, по сути. Но почему-то пробирает сильнее.

Пустыня Тысячи Бед… Я бы предпочла топоним «Пустыня Тысячи Сожалений». Если б да кабы. Если б срединники не возгордились. Если б не пошли войной на соседей. Если б не обращались с драконами, как со своими домашними ящерками. И в чем там еще их грехи — уж не знаю, благо учебники истории об этом молчат. О чем там рассказывать? Сплошное если б, если б, если б.

— Разве ж это другой мир? — горько усмехнулась я, завидев фигурку Карла, бредущую ко мне с юго-востока. Восходящая луна — щербатая, погрызанная сбоку, освещала хранителя. И луну не жалеет время…

Встрепанный мальчишка в красном строительном комбинезончике тянул за собой санки — нормальные зимние санки, отвратительно будничные в этом скорбном пейзаже. Такие санки используют скальники в Сизых горах: нарядные загнутые полозья, деревянный лежак, длинная веревка, чтобы тянуть.

На санках лежал принц Лиссай, укутанный в пуховое белое одеяло. Ночь в пустыне обманчива: несмотря на казалось бы южные пески вокруг, холод пробирает до костей.

Санки совсем не скользили — видать, несмазаны воском, — и Карл прикусил губу от усердия. Ни один нормальный ребенок вообще не смог бы затащить такие саночки на песчаный бархан, но Карл, Карл — это, конечно, совсем другое дело.

— Ностальгия заела? — продолжала допытываться я, глядя, как мальчишка с удовольствием отирает вспотевший лоб и начинает медленно разворачивать спящего принца. Я поостереглась вмешиваться.

Карл помотал головой:

— Нет. Это подарок тебе. Я любил этот город — и дал ему умереть в муках. Вам — не дам. Просто помни об этом: сегодня, когда я возвращаю тебе принца, и всегда, когда решишь, что за тобой никто не приглядывает. Я приглядываю, Тинави. Даже если не прихожу по первому зову. Даже если вообще не прихожу. Однажды, когда ты будешь свободна, я найду тебя и покажу тебе вселенную. Обещаю.

Кажется, в устах хранителя этот пошленький монолог был чем-то… настоящим.

Глаза Карла так влажно сверкнули, что я аж растерялась. Еле удержалась от того, чтоб не прижать к груди и не пощипать за кругленькую щечку — «ты ж мой маленький».

Но минутное наваждение ушло, и я снова включила режим «взрослой» — для собственной смелости. Эта однажды усвоенная в наших отношениях роль никак не хотела сменяться на более подходящую «восхвалительницы-жрицы-ученицы».

Я строго свела брови:

— Хм. Карл, при всем уважении… Большим подарком и лучшим напоминаем было бы выдернуть меня сюда осторожно, так, чтобы все вокруг не начало рушиться. Или снять вот это проклятие, — я аккуратно опустила полумаску, и хранитель увидел черные узоры, проступившие на подбородке.

Карл аж подпрыгнул.

— Это что за дела?! — он привстал на цыпочки, чтобы было лучше видно, и с прилежностью, достойной отличника-пятиклассника, пощупал мою кожу. — Кто навел?

— Его Величество Сайнор. Можешь убрать?

— Конечно, — пожал плечами псевдо-малолетний хранитель.

Потом чуть сощурился, как бы прислушиваясь.

К моим мыслям и памяти, как выяснилось секунду спустя, когда Карл успокаивающе поднял руку:

— Не беспокойся о друзьях. Я уверен, обвал кургана не причинит им вреда. Этот твой куратор — он сможет вытащить их. Удобные у него способности. Тоже дружит с унни, да?

Я кивнула. Наверное. «Дружба» и «Ходящие» — не те слова, которые ты ожидаешь увидеть в одном предложении, но по сути получается, что да, все так. Запредельные способности теневиков — это из области карловой магии. Удивительно, но факт. Правда, вряд ли Ходящие знают, что это "дружба". Как-то по-другому у них запускается тот же процесс.

Между тем, Карл сжал правый кулак так, будто там лежало нечто хрупкое, резко дунул в маленькую щель между мизинцем и ладонью и потом приложил раскрытую руку к моему лбу.

Я стояла, воодушевленная.

Прошло секунд десять.

— Что за черт… — пробормотал Карл и повторил операцию.

Потом третий раз. Ну и четвертый.

Я как-то напряглась.

Хранитель протянул: «Эээээ….» и задумчиво поскреб каштановые вихры.

— Сайнор, говоришь? — скривил губы он.

Я кивнула. Карл, не открывая рта, провел языком по верхним, потом по нижним зубам: будто гусеница под кожей проползла. Хранитель убрал руки в карманы комбинезона: