Сила шести - Питтакус Лор Страница 42

У меня подкашиваются ноги, и, чтобы не упасть, я хватаюсь за край стола. Я не вправе огорчаться из-за того, что Элла покинет приют, но ведь она мой друг. Конечно, я знала, что она будет у сестер одной из первых кандидаток на удочерение. Элле семь лет, она симпатичная, умная, приятная в общении. Я искренне надеюсь, что у нее будет дом, тем более что она потеряла родителей. Но, как это ни эгоистично, я не могу позволить ей уйти.

Еще когда мы с Аделиной только попали сюда, было решено, что я никогда не буду претендовать на удочерение. Но сейчас я задумываюсь, может быть, стоило? Может быть, меня бы кто-нибудь полюбил.

Я понимаю, что, даже если Эллу сегодня удочерят, какое-то время уйдет на оформление документов. Так что она пробудет здесь еще неделю, или две, или три. Но это все равно разбивает мне сердце и только усиливает мою решимость покинуть это место сразу же, как только я открою Ларец.

Я с опущенными плечами выхожу из столовой, беру куртку, прохожу через двойные двери и иду вниз по склону, даже не задумываясь, что пропускаю школу. Я выискиваю глазами мужчину с книжкой о Питтакусе. Может, он таится где-нибудь на тротуаре позади торговцев на Кале Принсипаль, перебегая из тени в тень.

Проходя мимо «Эль Пескадора», деревенского ресторана, я бросаю взгляд на брусчатый переулок. Там стоит мусорный бак. Его крышка отодвигается и слетает, сам бак начинает подрагивать, а внутри слышно какое-то царапание. Потом на краю бака появляется пара черно-белых лап. Это кошка. Когда она не без труда выбирается и прыгает на землю, я вижу у нее на правом боку длинную глубокую рану. Один глаз опух и закрылся. Похоже, она умирает от изнеможения и от голода, смирилась с этим и лежит в мусоре.

— Бедняга, — говорю я. Я знаю, что теперь и шага не ступлю, пока ее не вылечу. Она урчит, когда я опускаюсь рядом с ней на колени, и не сопротивляется, когда я кладу на нее руку. Холод быстро струится от меня на кошку, быстрее, чем когда я лечила Эллу или свою собственную щеку. Не знаю, то ли Наследие становится сильнее, то ли оно быстрее действует на животных. Ее лапы распрямляются и раскидываются в стороны, дыхание учащается, а потом обращается в громкое урчание. Я осторожно поворачиваю кошку и осматриваю правый бок: он зажил и покрылся густой черной шерстью. Заплывший глаз стал нормальным, он открылся и смотрит на меня. Я назвала кошку Наследием и говорю:

— Если ты хочешь убраться из городка, Наследие, то нам есть о чем поговорить. Потому что, думаю, я скоро уеду, и ты могла бы составить мне компанию.

Я вздрагиваю при виде фигуры, появившейся в конце переулка. Но это Гектор, который везет в коляске свою мать.

— А, Марина морская! — кричит он.

— Привет, Гектор Рикардо. — Я подхожу к ним. Его мать ссутулилась и выглядит отрешенной. Боюсь, ей стало хуже.

— Кто твой друг? Привет, малыш. — Гектор наклоняется и чешет Наследие под челюстью.

— Нашла себе компанию по дороге.

Мы спокойно идем, болтая о погоде и о Наследии, и так доходим до дома Гектора и его матери.

— Гектор, ты не видел в последнее время того усатого мужчину с книгой из кафе?

— Нет, — говорит он. — Почему он тебя так беспокоит?

Я делаю паузу.

— Он похож на одного знакомого.

— И это все?

— Да. — Он знает, что я лгу, но у него хватает такта не допытываться. Я знаю, что он будет высматривать человека, которого я считаю могадорцем. Надеюсь только, что Гектор не пострадает.

— Приятно было увидеться с тобой, Марина. Не забывай, что сегодня у тебя школа, — подмигивает он. Я киваю, а он отпирает дверь и, пятясь, заходит в дом, закатывая коляску с больной матерью.

Позади меня все чисто, и я еще какое-то время гуляю, думая о Ларце и о том, когда мне удастся снова поговорить с Аделиной. Я также думаю о Джоне Смите, который в бегах, об Элле и ее возможном удочерении и о своей ночной схватке в нефе. В конце Кале Принсипаль я смотрю на школьное здание. Я ненавижу эту дверь и эти окна, я зла на себя за все время, которое провела внутри, вместо того чтобы ездить с места на место, меняя имена в каждой новой стране. Интересно, как я назову себя в Америке.

Я иду назад, и Наследие мяукает у меня под ногами. Я по-прежнему держусь в тени и посматриваю на стоящие впереди дома. Я заглядываю в окно кафе, надеясь и не надеясь увидеть могадорца с густыми усами. Его там нет, но Гектор уже там, он смеется над тем, что только что сказала женщина за соседним столиком. Я буду так же скучать по Гектору, как и по Элле. У меня двое друзей, а не один.

Я наклоняюсь под окном, и мой взгляд падает на пушистую черно-белую шерсть Наследия. Меньше часа назад эта кошка истекала кровью на мусорной куче, а теперь она — просто комок энергии. Моя способность излечивать и вдыхать новую жизнь в растения, животных и людей налагает огромную ответственность. Когда я починила Эллу, то впервые остро ощутила свою необычность: дело не в том, что я почувствовала себя героем, а в том, что я смогла помочь человеку, который в этом нуждался. Я прохожу мимо нескольких дверей, а из открытого окна кафе все доносится смех Гектора, окутывая мои плечи. Я знаю, что мне надо делать.

Передняя дверь заперта, но я обхожу дом Гектора, и первое же окно легко открывается. Я карабкаюсь и забираюсь в окно, а Наследие тем временем облизывает свои лапы. Я нервничаю — мне еще никогда не доводилось вламываться в чужие дома. Помещение маленькое и темное, воздух тяжелый. Вся мебель заставлена католическими статуэтками. Я быстро нахожу комнату матери. Она лежит на двойной кровати в дальнем углу, одеяла, которыми она укрыта, слегка поднимаются с каждым ее вдохом. Ее ноги неестественно вывернуты, и она выглядит очень слабой. На маленьком ночном столике выстроились в ряд флаконы с лекарствами, рядом с ними — четки, распятие, миниатюрная фигура Девы Марии с молитвенно сложенными руками и с десяток святых, чьих имен я не знаю. Я опускаюсь перед Карлоттой на колени. Она открывает глаза и водит ими, глядя над собой. Я замираю и задерживаю дыхание. Я никогда раньше с ней не разговаривала, хотя, когда она таки находит меня взглядом, по ним угадывается, что она меня узнала. Она открывает рот, чтобы заговорить.

— Ш-ш-ш, — говорю я. — Я друг Гектора, сеньора Рикардо. Не знаю, понимаете ли вы меня, но я пришла, чтобы вам помочь.

Она опускает ресницы, показывая, что поняла меня. Я глажу ее по щеке тыльной стороной левой ладони, а потом кладу ладонь на ее лоб. Ее седые волосы сухие и ломкие. Она закрывает глаза.

Ладонь заметно дрожит, а сердце начинает колотиться. Я перекладываю ладонь ей на живот. Теперь я по-настоящему понимаю, насколько она слаба и больна. Холод поднимается у меня по спине, идет в руки и доходит до кончиков каждого пальца. У меня кружится голова, учащается дыхание, сердце колотится еще чаще. Я начинаю потеть, несмотря на колючий холод на коже. Карлотта открывает глаза и испускает низкий стон.

Я закрываю глаза.

— Ш-ш-ш, все хорошо, все хорошо, — говорю я, успокаивая и ее, и себя. Используя ледяной холод, идущий от меня к ней, я начинаю удалять болезнь. Она уходит неохотно, крепко цепляясь за внутренности и не желая ослаблять хватку. Но в конце концов тело покидают и самые упорные остатки болезни.