Ветер. Ножницы. Бумага - Нелли Мартова Страница 41

– Что это у тебя? Открытка?

– Ага, мне ее надо срочненько отвезти.

– С ума вы все посходили с этими открытками! Погляди, что мне сегодня подложили в корпоративную почту. Специально тебе принес, раз уж ты так фанатеешь от самодельных открыток.

Он достал из кармана куртки и протянул ей карточку.

У Инги екнуло сердце. Было что-то общее в альбоме родителей, открытке с Розой и вот этой, новой, – что-то едва уловимо родное, как у сестер с большой разницей в возрасте. Карточку Алика она не назвала бы красивой, купленные утром открытки были гораздо интереснее. Но она завораживала грубой простотой: бабочка с двумя крыльями, одно – пестрое, мягкое и бархатное, хотелось его погладить, а другое – из обычной бумаги, но расчерченное золотым узором.

– Я ее тоже возьму!

Улицы окрасились вечерними тенями, в окнах нарисовались розовые отблески заката. Все те же пары и мамочки с колясками все так же неторопливо прогуливались, болтали о чем-то, а Инга снова неслась между ними к торговому центру, лавировала в праздном потоке, сжимая пакет с открытками. Какую из них вручить? Свою – насчет которой она сильно сомневается, что открытка «живая»? Или эту, новую? Но если ее оставить себе и прочесть по-настоящему, может быть, она узнает, кто ее автор? Неужели где-то рядом ходит V. S. скрапбукер, настоящий, никуда не пропавший и не сумасшедший, человек, с которым можно поговорить? Мысли крутились, как барабан вокруг белки, она и сама не заметила, как взлетела вверх по лестнице и уже стояла у прилавка.

– Ну, барышня, у вас последний шанс. Я сегодня заканчиваю пораньше, – улыбнулся дядя Саша.

Инга опустила руку в пакет и вынула обе открытки. Положила их на прилавок перед дядей Сашей и молча посмотрела на него.

Он покачал головой.

– Вы далеко пойдете. И какую из них вы хотите отдать?

– А какая лучше? – схитрила она.

– Шанс у вас только один. Господин наш любимый директор посмотрит только одну и больше времени тратить не будет.

Инга пододвинула к нему открытку с бабочкой.

– Вы уверены? – Дядя Саша хитро сощурился.

Кто бы ни был неизвестным автором открытки, но Магрин здесь, похоже, главный.

– Да, – она кивнула.

– Тогда приходите завтра утром.

Когда Инга уходила, ей показалось, что дядя Саша тяжело вздыхает и что-то тихо бормочет про себя. Ослик Иа, ну чистый ослик Иа. И тут же впилась острой иглой запоздалая мысль: вот балбеска, надо было сначала попробовать прочесть открытку, а не бежать ее сразу же отдавать! Запереться, на худой конец, в кабинке общественного туалета и попытаться. Поздно теперь думать.

Интересно, она сможет сегодня заснуть? И, кстати, она же с утра ничего не ела, уже живот подводит, пора обедать. Хорошо бы Алик остался подольше, тогда ожидание не будет таким невыносимым.

* * *

Алик ушел и оставил после себя бокал из-под вина, грязную тарелку, смятые простыни и звенящую пустоту внутри. Она все расспрашивала его каждые пять минут, кто мог прислать ему ту открытку с бабочкой, а он поначалу смеялся, потом раздражался, и, в конце концов, они поссорились. Инга включила погромче телевизор, но лица на экране расплывались, голоса превращались в ровный шум. Тогда она взяла со столика журнал, попыталась листать. Скучный, картинки мелькают перед глазами, ни на одной не хочется остановиться. Выключила телевизор, поставила запись любимой оперы «Паяцы».

И снова, как все последние вечера, Инга принялась перебирать открытки. Вот лежат они перед ней в ряд: с каруселью, с подружкой Розой, с позолоченными часами (она так и не поняла ее секрет) и обгоревший альбом с фотографиями, а рядышком – ее собственное творение со страшноватым попугаем и работа скрапбукерши из Интернета. Смотрит Инга на них и ясно понимает: в этих первых трех в альбоме и в той, что отдала дяде Саше, что-то такое есть, чего нет в последних двух. Но что именно? Вот ведь в чем загадка! И так мучительно захотелось разгадать ее, что мучившая ее беспрерывно последние дни мысль «а живы ли они» отступила на второй план, и попутно родилось смутное чувство вины.

Инга снова погладила позолоченные часы, осторожно, едва притрагиваясь. На пальцах осталась золотистая пудра. Часы с римскими цифрами и ажурными стрелками на размытом желто-золотом фоне, птичка в клетке, пара засохших лепестков, белое кружевное крылышко, простая пуговка. Почему же так хочется рассматривать эту открытку и не расставаться с ней, как ребенок не расстается с любимой игрушкой? До открытки с Розой она старалась не дотрагиваться лишний раз. Самая загадочная и самая страшная открытка – присланная мамой из Ниццы. Карусель прочная, из твердого картона, картинки – ламинированные, словно открытка рассчитана на частое использование, как детская игра. Крутанешь, и каждый раз замирает колесо на одном месте. Вот сейчас в море – пароходик, а сверху, где солнце, – воздушный шар. Все, как и должно быть по логике вещей. И сколько Инга ни крутит карусель, замирает она в одной позиции. Инга попробовала нарочно остановить напротив моря ракету, но карусель медленно прокрутилась, будто по инерции, и в бархатном море снова «плавал» пароход.

Она принялась листать альбом, осторожно переворачивала обгорелые страницы и отряхивала черную пыль с пальцев. Каждую страницу она уже знала наизусть и даже помнила те первые несколько страниц, что безвозвратно сгорели. Инга много раз изучала их на ощупь пальцами, как слепая, вдыхала запах горелой бумаги, пробовала лизнуть разок фотографию. Иногда ей казалось, что голова начинает кружиться, и тогда она закрывала глаза и ждала волшебного погружения, но минута шла за минутой, и ничего не происходило. Толстые картонные листы, один ложится на другой. Стоп! А вот этот, в серединке, вроде бы толще, чем другие?

– Дур-р-ра! – заорал попугай.

Инга вздрогнула, поднялась и накинула на клетку покрывало:

– Поспи, сам дурак.

Она осмотрела края листа со всех трех сторон. Сверху в толщине листа просматривалась крохотная щелочка. Инга достала из сумочки маникюрную пилку, вставила внутрь и осторожно повернула. Лист распался на две половинки. Гладкие страницы были покрыты повторяющимися рисунками из множества разноцветных пересекающихся треугольников, аж в глазах зарябило. Между страницами лежала открытка обратной стороной вверх с отпечатанной на машинке надписью: «Все, что с нами происходит, уже когда-то было». То же самое написано на маминой открытке с каруселью.

Инга перевернула открытку. На беспросветно-черном фоне красовалась связка разноцветных шариков, пушистых и слегка взлохмаченных. Она погладила голубой, потом розовый, а за ним нежно-желтый. На ощупь они оказались неожиданно гладкими. Инге почудился запах леденцов, и снова навернулись слезы на глаза. На день рождения папа всегда дарил ей воздушные шарики всех цветов радуги и коробку монпансье, даже когда ей стукнуло шестнадцать. Она потом гадала на желание: какой шарик сдуется первым, а какой – последним, а пустые коробки собирала, у нее была уже целая коллекция. Если бы сейчас рядом был отец, если бы только увидеть его родное и усталое лицо, а он поправил бы очки, обнял ее за плечи, и все бы сразу стало просто и понятно. Инга поддалась смутному желанию и прижалась к шарикам щекой. Тут же закружилась голова, подхватил ее сумасшедший поток, помчал так быстро, что желудок подпрыгнул к горлу, и на мгновение подступила тошнота. Она зажмурилась, а когда открыла глаза, обнаружила, что стоит посреди улицы.