Корниловец - Валерий Большаков Страница 41

А хозяйка добрэ знала,

Чого москаль хоче,

Тильки ждала барабана,

Як вин затуркоче.

Як дождалась барабана,

«Слава ж тоби, Боже!»,

Та и каже москалеви:

«Вареникив, може?»…

Корнилову навстречу вышел станичный атаман — старый казак с седой бородой, в малиновой черкеске, с кинжалом, с газырями. Старики поднесли хлеб да соль, флаг вручили. Стали потихоньку сбредаться станичники. Казаки — в серых черкесках, в синих полуподдёвках, в шароварах с красными лампасами, в папахах, лихо сбитых набекрень, с торчавшими из-под них вихрами — знаками воинской наглости. Казачки в разноцветных платках потащили из хат хлеб, молоко, сметанку. А над толпою всё носилось, вразбивку, нестройно, хрипло:

Аж пидскочив москаль,

Та николы ждаты:

«Лавренники, лавренники!» —

Тай побиг из хаты…

Кирилл с Артифексовым завернули во двор к зажиточному казаку. Хозяйка засуетилась — и чугунок с борщом выставила, и сало, и глиняный жбанчик с самогоном.

— Блинков отведайте, — сказала она ласково и покачала головой, жалостливо глядя на гостей: — Миленькие, да куда ж вы идёте… Побьют вас всех! Господи…

— Ничего, бабушка, — бодро парировал Григорий, — не побьют!

Хозяин, крепкий старик, налитой здоровьем, вздыхал, сидя на лавке.

— Генерал Корнилов нас здорово срамил у станичного правления, — говорил он, задумчиво подкручивая ус. — Что ж, я пошёл бы с кадетами, да сегодня вы уйдёте, а завтра в станицу придут большевики. Хозяйство, жена… У нас, слава богу, на казака пай двадцать восемь десятин пахоты! Вот и думай…

Авинов только сопел да блины жевал — наедался на будущее. «Вот же ж, натура казацкая! — думалось ему. — Сытые, богатые… И дурные! Всё думают, как бы им и „белых“ к выгоде своей приспособить, и от „красных“ пользу поиметь! Рассказать им, что ли, как товарищ Свердлов будет претворять в жизнь решение партии о тотальном расказачивании? Так не поверят же!»

Тут в хату соседка заглянула — молодая ещё, а платок чёрный, вдовий, — поглядела на добровольцев безразлично, да и вышла.

— Мужа у ей убило, — нахмурился казак. — Вышел он из хаты вот недалечко, его бонбой и убило.

— Снарядом? — уточнил Кирилл.

— Снарядом чи бонбой, рази я знаю…

Авинов вздохнул тяжко и подцепил ещё один — самый последний — румяный блин…

…Передышка после боя вышла недолгой — час спустя на станцию Кагальницкую прибыл бронепоезд «Орёл». Теперь Добрармия могла следовать под его защитой прямо вдоль путей — через станицу Мечетинскую и до самой Егорлыцкой — последнего оплота Донской области. Дальше начиналась Ставропольская губерния.

В Егорлыцкой устроили дневку — отмылись, отъелись и двинулись к селу Лежанка через голую степь, уже не чуя за спиной уютного и успокаивающего пыхтения бронепоезда. «Орёл» укатил, чтобы пробиться к железнодорожному узлу на Тихорецкой — и помочь добровольцам перейти пути у станции Леушковской.

Та же степь тянулась перед наступающей армией, только не ровная уже, а слегка волнистая — плавные всхолмления урезали горизонт, протягивая серые тени по склонам, выпячивая голую чёрную землю в прорехах снежного покрова.

Чтобы наступать скоро, требовалось всю армию усадить либо верхом, либо на подводы — по шесть человек на каждую. Пока что подвод хватало едва для трети добровольцев — ехали и шли по очереди. [78]

В авангарде шагал полк генерала Маркова. Сам генерал — в жёлтой куртке по колено, в белой текинской папахе — шёл впереди. Кирилл едва поспевал за ним. Когда же он перевалил через гребень, то увидел Лежанку — белые хатки россыпью, острые верхушки пирамидальных тополей, синий купол церкви, ветряки на кургане. Понижение от самого гребня доходило до речки Средний Егорлык, на противоположном берегу которой и расположилось село, — за мелкой водою со льдистыми заберегами тянулась полоса густых камышей, далее чернели огороды, перерытые окопами.

Рядом со 2-й ротой шагали бойцы 4-й. Подскакавший на коне Марков недовольно спросил:

— Четвёртая рота, что это за строй?

Не успел командир, ротмистр Дударев, ответить, как рота хором донесла:

— Справа по три, [79]ваше превосходительство!

— Я вам покажу! — погрозил им плетью генерал. — Пехота, а «справа по три»!

И тут же в вышине разорвалось шрапнельное облачко, а следом другое, третье… Затрещали винтовочные выстрелы, застучал пулемёт.

— Большевики окопались! — послышался энергичный возглас.

— Выкопаем! — отозвался офицер в экзотическом треухе.

— И закопаем! — добавил кто-то.

— В цепь! — разнеслась команда.

Марковцы растянулись в цепи, готовясь ударить в лоб и занять мост.

— Не забегать! — покрикивал Тимановский. — Ровнее, господа! Цепь, вперёд!

Правее дороги проскакал полковник Неженцев, верхом на мышиного цвета кобыле. За ним ровно наступали корниловцы. Партизанский полк заходил слева от дороги.

— Друзья, в атаку! — прокричал Марков, задирая вверх руку с «наганом». — Вперёд! Обуться в бою!

Рота Тимановского двинулась к главному мосту. По обе стороны от него чернели свежевырытые окопы, на пригорке хоронилось пулемётное гнездо. Огонь вёлся вялый, словно через силу.

Кирилл вместе с офицерами из взводов штабс-капитана Згривца и поручика Кромма ринулся прямиком через реку.

Средний Егорлык в ширину раскинулся метров на двадцать всего, воды там было по пояс, но вот ноги уходили в ил выше колена, страшно увязая в липкой холодной грязи. Под перекрёстным огнём люди едва передвигались, порываясь плыть. И вот они, спасительные камыши!

Шёпотом матерясь, Авинов одним из первых добежал до окопов. Перепрыгнув через невысокий бруствер, он оказался лицом к лицу с молодыми казаками, оравшими вразнобой:

— Щоб вам повылазило!

— Га-а, бисова душа!

— За р-рабочих!

Лица у них были испуганные, но в штыковую атаку молодцы всё же бросились — и нарвались на длинную очередь из винтовки. А вон ещё двое. Кирилл вскинул винтовку, нажал на курок… Сухой щелчок. Осечка?! Ещё! Щелчок. Патроны кончились!

— А, ч-чёрт…

За спиной у Кирилла захлопали выстрелы из «нагана», и оборонявшиеся дружно побежали к станице. Впереди всех мчался пулемётчик.

Вдруг, откуда ни возьмись, явился красный командир верхом на коне.

— Товарищи! — завопил он, потрясая «маузером». — На соборную гору! Кадеты штурмуют мост!