Верь мне, Есения - Алеся Лис Страница 41

Из последних сил поднимаюсь к себе в комнату и устало плюхаюсь на кровать.

— Что случилось? — поднимает на меня изумленный взгляд Лали. Она, прикрыв ноги покрывалом и кутаясь в огромный пушистый халат, сосредоточенно читает какой-то учебник, но мой вид ее заставляет оторваться от изучения материала.

— Талбот заболел, — выдавливаю из себя, уставившись невидящим взором в стену.

— Да? — удивленно тянет подруга. — Простудился? Хм… думаю, стоит его проведать?

— Нет, не простудился, — еще тише отвечаю. — Лали… мне кажется, у него… лисма… — осторожно озвучиваю свои предположения, и сама же пугаюсь своих слов.

Юлалия шумно вдыхает воздух и откладывает книгу.

— Есения… этого не может быть… Я уверена, ты что-то путаешь, — качает она головой. — Идем, проведаем его, и ты во всем убедишься сама.

Я смотрю на Юлалию, такую спокойную, уравновешенную, благоразумную, и у меня на глаза наворачиваются слезы.

— Его нет, Лали, — говорю хриплым от сдавившего горло комка голосом. — Я только что от него. Талбота забрали в больницу.

— Есь… ну… — мнется она. — А что врачи сказали?

Разочарованно машу рукой в ответ.

— А что они могут сказать? Пообещали вылечить, — снова вздыхаю. — Только я ведь на днях пересматривала первые признаки лисмы и картинки с язвами… Это она, Лали… И, между прочим, диагноза мне так и не сказали.

— Ну, хочешь, я завтра пойду на почту и отправлю папе телеграмму, — сдавшись перед моими аргументами, предлагает подруга. — Он может знать, чем можно помочь Талботу.

Свой план она выполняет уже на следующий день после пар, а через несколько дней на вахте оставляют уведомление, что пришел ответ.

Я едва-едва сдерживаю себя, чтоб не прихватить подругу и сбежать с занятий за ответом. Но Лали непреклонна, да и сама я понимаю, что нужно досидеть до конца пар. Но как только звонит звонок, и преподаватель объявляет окончание лекции, мы, быстро покидав в сумки тетради, ручки и прочие канцелярские принадлежности, пулей вылетаем из аудитории.

Телеграф расположен в том же помещении, что и телепорт. Я, остановившись в дверях, с легкой ностальгией рассматриваю знакомый зал, телепортационные рамки, служащих в униформе и посетителей. Кажется, что прошла целая вечность с тех пор, как я переступила его порог. Вот на том стульчике я сидела, рассматривая паутинку, а вот этот работник меня встречал…

— Ну, чего застыла, — дергает меня за рукав подруга и я, тряхнув головой, чтобы отогнать неуместные воспоминания, отхожу от дверей и топаю за ней, в зал, где находится телеграф.

Наше терпение уже на исходе и, получив послание, мы сразу же садимся на лавку у стены и принимаемся его читать, не дотягивая до общежития.

Но письмо, к превеликому удивлению, кроме достаточно резкого отказа, твердой просьбы не вмешиваться в подозрительные дела и не интересоваться подобными вещами, ничего больше не содержит.

Мы изумленно переглядываемся и разочарованно вздыхаем, а Юлалия даже бледнеет от обиды за такой выговор.

— Почему он так, — шмыгает носом подруга. — Он ведь никогда в жизни меня не ругал, а тут написал такое…

Утешающе обнимаю ее за плечи и вытаскиваю из дрожащих пальцев соседки судорожно смятый листок.

— Не расстраивайся, Лали, — глажу ее по плечу. — Он просто беспокоится о тебе… Как и любой нормальный любящий родитель. Смотри, даже пишет: “Люблю тебя, мой цветок нокарпуса” Это конечно звучит корявенько, но все же…

— Что? — слезы Юлалии мигом высыхают. — Какой цветок? Нокарпуса? Он же не цветет!

Я протягиваю ей записку, чтобы она сама убедилась в написанном, но мы обе понимаем, что что-то тут не то.

— Надо прочесть об этом нокарпусе побольше, — скрупулезно изучив послание, выдает соседка. — Неспроста папа меня так назвал…

Домой мы возвращаемся уже почти в сумерках. Уличные фонари пока не включили, но на крыльце у входа в общежитие уже горят светильники. А еще стоит несколько карет скорой помощи.

Испуганно хватаю подругу за руку, ошарашено наблюдая, как санитары выносят по меньшей мере четверо носилок с больными. Возле нас пристраивается тот же мальчишка, которой давеча за медяк бегал за помощью для Талбота.

— Что случилось? — спрашиваю у подростка.

— Лисма, говорят, — хукает он на свои озябшие и покрасневшие руки. — Забирают в студенческую лечебницу и закрывают ее на карантин.