Степанида и 7 женихов - Наташа Шкот Страница 41

Ей показалось, что они ухнули в колодец. Женщина заверещала и схватилась за мужчину крепче. По ощущениям, прыжок походил на окунание в прорубь. Кровь застыла в жилах, но все прекратилось так же быстро, как и началось.

— Ш-ш-ш… — раздалось у уха, — не кричи, здесь нас могут услышать!

Степка захлопнула рот и открыла глаза.

В этот раз они оказавшись у речки, у того самого мостика, по которому ходила на пробежку. Через реку виднелся ее сад и крыша Дома. Она с облегчением вздохнула и чмокнула водяника в щеку.

— Спасибо! — сказала и тут же испытала внезапный приступ желания. Она замерла, боясь пошевелиться. Мужчина бережно опустил ее на ноги и сказал, ничего не заметив:

— Леснику не понадобится много времени, чтоб догнать. Я его задержу, ты беги домой. Велишь своему стражу никого не пускать. Отдохни от нас, — и подтолкнул на мостик.

Степанида хотела было возразить, попросить не ссориться из-за нее с медведем, но не стала. Он правильно оценил ее состояние. Ей нужно отдохнуть от них всех. А хотят подраться — на здоровье. Ей есть о чем подумать!

Не оглядываясь, припустила по мостику и домой, с удивлением ощупывая сухую одежду. «А как же ныряние в воду?»

И уже коснувшись калиточки в сад, услышала шум, похожий на столкновение танка с ледоколом. Она лишь ускорилась, влетела на порог и прокричала, запыхавшись:

— К-конопатка! Никого… не пускай!

«Дом без хозяина — сиротинка»

Как только Степанида закрыла за собой дверь, ее подхватили невидимые руки и закружили. Женщина и испугаться не успела, как окунулась в вихрь любви, переживания, беспокойства и радости.

— Хозяюшка, родненькая! — заголосила Лукерья.

— Барышня, гол-лубушка, — всхлипывал Егорыч.

Дом трясся, гудел, волосы у Степаниды встали дыбом, наэлектризовавшись. Она барахталась, да только освободиться не получалось. До хруста костей сжимали ее охоронники и выли на все голоса. Одна лишь Крапивка нежно по щекам гладила.

— Все-все-все… — прохрипела Степанида, задыхаясь, — у-удавите… — тут же рухнула на пол, больно ударившись пятой точкой, — ай!

— Прости нас, хозяюшка!

— Простите, барышня! — подхватил Егорыч, — не сберегли, олухи, простофили!

— Нет п-прощения нам! — выла Лукерья.

— Эй, вы чего? — опешила Степка, поднимаясь на ноги, — что стряслось?

— Не уберегли…

— П-позор, на г-головы наши!

— Цыц! — шикнула женщина, — по одному! Что не сберегли? Украли что-то?

— Т-так тебя, ясно дело! — всхлипывая, ответила Лукерья, — от н-нападников двуногих!

— З-забрали б-барышню нашу, у-уволокли! — заикаясь, «подпевал» Егорыч.

— Тю… Перестаньте убиваться! Я ведь вернулась, живая, здоровая! — и покрутилась на месте, показывая, что в порядке.

— И-схудалась, и-ссохлась, л-лебедушка…

— П-простите, барышня…

— Народ, харе! Ну, что вы в самом деле! — сказала, а сама аж разомлела, до чего приятно было их беспокойство.

— Хочешь холодчику, хозяюшка? Голубчиков? — тут же сменила тему Лукерья, — пирога яблочного?

— А истопку, хотите? — подключился Егорыч, — только повелите!

— Спасибо, мои хорошие! Жаль обнять вас не могу! — ответила растрогано, — ничего не хочу, только отдохнуть и подумать.

— Тохдась в опочивальню? Ты приляг, а я чайку мятного организую?

— Спасибо, Лукерья, и чаю напилась, и кофе… Я спать лягу, а завтра поговорим, есть о чем… — и побрела в спальню дедову.

— Ясно дело, есть ап чем, — прошептала Лукерья, — спи, хозяюшка, мы не потревожим.

— А Конопатка не пустить не единую душеньку! — добавил Егорыч.

«Что оладушка в меду, то хозяюшка в дому»

Утром следующего дня поднялась Степанида рано. Чувствовала себя прекрасно, свежей и отдохнувшей. Умылась в кухне, снова подивившись своему отражению в зеркале. Еще краше стала. Мелкие морщинки исчезли без следа, кожа сияла румянцем, глаза светили ярче звезд. Вот только копна на голове вызывала ужас. От рождения у женщины были прямые волосы. Как ухаживать за буйными кудрями, она и понятия не имела. А после вчерашнего купания даже не расчесалась, поэтому сейчас ее прическу смело можно называть вороньим гнездом.

Но заботливая Крапивка пришла на выручку. Как только Степанида села за стол выпить утренний кофе, почувствовала ласковое прикосновение к голове.

— Крапивка, если ты хочешь помочь с прической, то я буду очень благодарна! — сказала вслух, улыбнувшись.

— Хозяюшка, как ты? — спросила Лукерья, но после того, как Степка съела манную кашу и миску творога.

— Нормально, Лукерья, спасибо, было вкусно! Кормишь меня, как в детстве. Скажи, тогда тоже, ты готовила? Не дед?

— А как же, я стряпала, — скромно ответила охоронница.

— Здорово! Спасибо тебе, что избавляешь меня от этих забот. Из меня хозяйка никакущая.

— Доля ваша, Слагалья, об другом маяться, а хлопоты бытовые — для того мы имеемся.

— Кстати, о другом… Пора бы и мне делами заняться…

— Хозяюшка, а не поведаешь, где обреталась те дни? Тревожились мы…

Вздохнула Степанида и рассказала все, что помнила, за исключением подробностей интимных. Слушали охоронники, а Лукерья изредка вставляла:

— А он шо? — А ты? — А они шо? — А он?

А когда рассказ завершился, надолго замолчала, обдумывала. Тишину нарушил Егорыч:

— Водяник, обормот, вестимо, но ты б не дозволяла ему отрекаться от силушки…

— А что я могу сделать, Егорыч? Не прикажу ведь.

— Могёшь и повелевать! — вставила Лукерья, — он суженой покорится. Они, нынче, в угоду тебе, горы своротят.

— Ой, можно подумать… — а сама замыслилась. Ведь действительно, женихи ее волю выполняли, за исключением лесника. Тот слишком нахрапистый, делает, что хочется, а вот остальные…

Вспомнив про остальных, схватилась за телефон. Она же еще вчера хотела смс-ки им отписать, сообщить, что все хорошо! Вот балда, забывчивая.

Телефон с темным экраном молчал, явно еще дня два назад разрядившись. А как только женщина воткнула в него зарядное, началось…

Больше сотни смс и двести пять непринятых вызовов!

— Упс…

И только Степанида принялась перечитывать смс, как телефон зазвонил. Аппарат определил входящий от неизвестного абонента и Степка нерешительно ответила:

— Д-да?

— Степа! — гаркнули в телефоне и закашлялись, — жива… чтоб тебя!

— А?

— Выпорю! Честное слово, выпорю! — неистовал телефон голосом охрипшего Грозного, — ты дома?