У солдата есть невеста - Александр Зорич Страница 40

Сценарист взял паузу, вынудив Викентия спросить:

– А с кем?

– С матерями. В центр биографического конфликта мы внесем женщину, женщину-мать. Вот, например, у Леха Рамеша… Помните «Невыразимую легкость бытия»? Там Жюльет Бинош играет чешскую девчонку из провинции. Суть фильма в том, что она красиво трахается, а за окном ездят советские танки. Вот и представьте на минуту, что героиня Жюльет Бинош – мать Рамеша. Красиво?

– Красиво, но спорно. Где мы вам Бинош возьмем?

«На Курском вокзале, как всегда», – мысленно ответил Викентию Лёня.

– И правильно ли, что она будет по нашим танкам бросать «коктейль Молотова»? Как это соотносится с курсом на национальное возрождение России? – Викентий посмотрел на сценариста с державной грустью.

– Прекрасно соотносится! Мы повернем так хитро, что по танку она не попадет. Зато ее будет соблазнять агент ЦРУ. Она ему сперва даст, а потом, ближе к третьему сезону, поймет, что «Пражская весна» это происки врагов из империалистического окружения. И что ее любовник, агент ЦРУ – бабник и сволочь… Да вы не об этом думайте! Вы думайте сразу картинкой! Красивые лица, коротенькие пальтишки… Бульвары Праги… И – танки! Они лязгают гусеницами и выхлоп у них такой чадный… Фррр! Фррр!

– Танки это хорошо. Но с чехами вы меня не убедили. А нельзя там чего-нибудь поярче? Ангола, Сербия, Афганистан? – в голосе Викентия уже не слышалось былой уверенности. – И чтобы без мамы? Чтобы сам герой был участником событий?

– Без мамы нельзя, – отрезал Победоносцев. – Половина энергетики глобального сюжета в «Лосте» обеспечена чередой конфликтов типа «отец-ребенок». А у нас будут конфликты «мать-сын».

– А «мать-дочь»?

– Тоже.

– Значит чех… И его мама… Ну а что он, чех этот, делает в поезде Москва-Анадырь? – Викентий выбрался из кресла, прошелся по кабинету.

– Вот именно! – Победоносцев в радостном возбуждении тоже катапультировался из кресла. – Вот именно! Что чеху делать во глубине сибирских руд? Вроде бы нечего! Поэтому его все пассажиры подозревают. Он становится изгоем. Но потом всех спасает. Это, между прочим, прекрасно согласуется с курсом на борьбу с ксенофобией. Наш мессадж: чехи тоже люди!

«Мессадж» Победоносцев умудрился выговорить почти как «массаж», только с ударением на первый слог.

– Эх, времени нет, совсем нет… – Викентий вздохнул. – Давайте скоренько, телеграфно: что там по загадкам? Люк, другие, «Черная Скала», «дымок»… Как мы весь этот материал переносим?

– Другие будут, без них никак нельзя. Причем у нас будут разные другие, – в который уже раз в голосе Победоносцева послышалась Лёне тягучая нотка страсти: это легковозбудимая душа сценариста оргазмировала от собственного креатива. – Разные другие, – повторил Победоносцев автоэротически.

– Не сложновато?

– Как раз нормально. С одной стороны, сделаем плохих других, – Победоносцев нажал голосом на «плохих». – Ну примерно таких же, как в «Лосте». Кого-то украдут, кого-то убьют… Опасные другие. А будут еще такие «птицы Солнца» – мужички, которые стоят на верхушках сосен.

– Ух ты. Стоят? – Викентий, похоже, мысленно поймал кадр и застыл, впечатленный его визуальным потенциалом. – А почему не падают?

– Так в том и хоррор! Иногда они все-таки падают… Но куда-то деваются, до земли не долетают. Потому их местные эвенки назвали «птицами Солнца», понимаете?

– Эвенки это что-то незапланированное, – директор построжел. – Но пока что идем дальше. Люк? Есть у нас люк?

– Наш люк будет получше, чем в «Лосте»! Не люк, а целые ворота в горе!

– Это, по-вашему, хорошо?

– С одной стороны, близко к оригиналу. С другой стороны, пафосу больше. Ворота все-таки, не люк.

– А корабль «Черная Скала»?

– Ладья времен Ермака.

– А «дымок»?

– Вместо «дымка» у нас будет «водица». Надо сделать красивый спецэффект. В толще речной воды зарождаются такие серебристые неясные очертания… А потом будто ртуть – шасть на землю! И ползает туда-сюда…

– Как второй Терминатор, что ли?

– Примерно.

Викентий с сомнением покосился на Лёню.

– Что скажешь? Дорого?

– Дорого. Любые качественные гидроэффекты – дорого. Неважно что: цунами высотой с Останкинскую телевышку или просто рябь на воде.

– Насколько я понимаю, сериал запланирован бюджетного класса "А"? – с нажимом спросил Победоносцев.

Викентий вздохнул.

– Знали бы вы, как горит любая смета…

Леня и Победоносцев обменялись печальными взглядами – обоим было ясно, что смета «Русского „Лоста“» сгорит практически без их участия, или, если выражаться проще, деньги разворуют другие. Хорошие другие или плохие другие – обоим было без разницы.

После утреннего «брэйнсторминга» (каковым величал этот театр коммерческого абсурда Викентий) Лёня почувствовал себя дурно – причем в каком-то новом, высшем смысле.

Он вдруг осознал, что ему мало платят.

Не в смысле денег – получал-то он даже по столичным меркам порядочно. А в смысле чего-то, что в иерархии ценностей стоит выше денег. Может, ему дают мало молока. Того самого, которое за вредность. «За то, что я терплю такое, надо какие-то особенные бонусы давать…» Косный и вне профессиональной сферы малотренированный ум Леонида затруднялся уточнить его претензии. Что «такое» он терпит? Каких «особенных» бонусов алчет? Тем не менее непорядок в мироустройстве ощущался Лёней теперь, считай, физически. Это как с болезнями внутренних органов: не знаешь что именно болит – почка или печень, но уверен: надо лечиться, потому что дальше так нельзя, потому что это уже сейчас невыносимо, а через год от этого можно вообще сыграть в ящик…

В тот день Лёня, сославшись на плохое самочувствие, ушел с работы на три часа раньше положенного, благо после ухода сценариста Викентия и след простыл.

«Больше не могу… Не могу больше…» – стонала Лёнина душа.

Стоило Леониду начать думать, выражаясь словами Викентия, «о проекте в целом», как к его горлу подкатывал тошный теплый ком, осязательно похожий на шар из разогретого салата оливье с позавчерашнего праздника. В брезгливый ступор вводило уже одно осознание факта: после того как они произведут на свет еще одного непригожего, дурно сложенного, орущего плохой озвучкой мерзостного урода под условным названием «Русский „Лост“», им вновь придется, пыхтя и потея, зачинать, вынашивать и рожать на свет урода нового, младшего братика первого. Не важно что именно это будет – «Русский „Доктор Хауз“», где героя будут звать, конечно же, доктором Домовым, или «Русский „Клан Сопрано“», который Викентий и новый сценарист (в долгий роман с лысым Победоносцевым Лёня отчего-то не верил) назовут как-нибудь вроде «Группировка Высокого», и так до полного облебуения, оструения-охренения, до дьяволического апофеоза, и вот уже трое мосластых чертей волокут душу грешника в ад…