Король пепла - Мэтью Гэбори Страница 40

Коум и Мэл возвращались ко дворцу Эль-Задина. По ноге светловолосого фениксийца струилась кровь, раненое бедро не позволяло ему шагать самостоятельно. Мэл, как мог, поддерживал его. Они медленно продвигались по городским улочкам, стараясь не попадаться на глаза бродившим вокруг харонцам. Монахи держались как можно ближе к стенам, всегда в тени, отыскивая дорогу в опустевшей столице.

Мэл держал меч в правой руке, готовый к любой неожиданности. Другой рукой он обхватил плечо друга, который передвигал ноги со все большим трудом.

Вдруг они почувствовали, как город пронзила едва ощутимая вибрация. Она доставила им неизъяснимое ощущение тепла и возбуждения. Возрождение Феникса.

— Наши братья приступили к исполнению ритуала, — выдохнул Коум.

Они сделали еще несколько шагов, свернули в какой-то проулок, и тут Мэл замер, внимательно прислушиваясь.

— Что такое? — спросил Коум. — Хочешь, передохнем?

— Ты чувствуешь? — сказал Мэл. — Феникс…

Коум очистил свое сознание и сосредоточился на вибрации, которая не покидала его тело ни на минуту.

— Она все длится… она даже усиливается, — заметил Коум.

— Точно. И у меня такое впечатление, что она приближается к нам.

Сердца обоих фениксийцев затрепетали. Вибрация сменилась глухим рокотом, который говорил лишь об одном: освободился один из Фениксов.

Монахи обеспокоенно переглянулись и ускорили шаг, словно их преследовала нарастающая опасность. Они пытались угадать, что могло случиться. Был ли это несчастный случай? Неужели Феникс вырвался из-под контроля фениксийцев во время ритуала Возрождения?

Или же они сознательно выпустили Феникса в город? Среди существ, порожденных Волной, Фениксы были самыми разрушительными созданиями. Какая безумная идея могла сподвигнуть собратьев на подобный шаг?

Снедаемые тревогой, отбросив все предосторожности, юные монахи продвигались теперь в открытую, под палящим солнцем.

Вдруг вибрация, охватившая их, стала резко пульсировать. Они вынуждены были остановиться, чтобы перевести дух.

Тени окружавших их зданий закружились и исчезли. Вспышка света разорвала небеса.

— Именем Волн, что…

Коум не закончил фразу, почувствовав, как рука Мэла сжалась на его плече.

Над их головами парила огромная огненная птица.

Человек, которого звали Эзра, казался не более чем темным пятном в сердцевине костра. Он слился с Фениксом воедино. Его пылающая плоть в когтях Хранителя медленно превращалась в пепел, кости стали серыми соломинками.

Несмотря на это, его мысли, укрытые в состоянии транса, витали над городом, свободно паря, словно дым, вырывающийся из трубы. Рев, вырвавшийся из его груди во дворце, когда его захватил Феникс, разбуженный Сильвиэлем, все еще резонировал в воздухе.

Ликорниец чувствовал, как его душа общается с душой Хранителя, они шли к одной цели: к Темной Тропе и к общему трагическому концу: к их смерти и к смерти сотен невинных.

Распростертые крылья птицы извергали алое пламя, которое охватывало крыши домов на подступах к центру города.

Сознание Эзры мысленно воскресило образ сына. Он наконец узнал покой перед тем, как исчезнуть.

Всего несколько взмахов крыльев, и Феникс устремился на Темную Тропу, пронзившую город, и раздался с оглушительный взрыв.

В радиусе пятисот локтей все было объято огнем: улицы, площади, дома и памятники, огонь стер с лица земли все живое, в одно мгновение превратив жителей Эль-Задина в статуи из пепла.

Пламя перекинулось на соседние здания, уничтожив огромную территорию, а затем погасло само по себе.

Сердце Эль-Задина превратилось в кучу обгоревших руин, окружавших дымящуюся воронку. Над городом витало похоронное молчание.

Рассказывали, что языки пламени Феникса, принесшего себя в жертву, опустились в жерло Темной Тропы и проникли в Харонию, унеся с собой тысячи душ — пленниц королевства мертвых.

Говорили также, что отец и сын вошли тогда во владения Волны и до сих пор они скачут на спине Единорога посреди бесконечной пустыни.

Мэл очнулся под обломками зданий, покрытый толстым слоем пыли и пепла Он с трудом поднялся, оттолкнув балку, придавившую его нош, и стал отчаянно моргать, пытаясь хоть что-то разглядеть в сером дыму.

— Коум? — робко позвал он, затем все громче: — Коум! Коум!

Он спотыкался о нагромождения камней. Большая часть зданий, стоявших на улочке, по которой они шли, была сметена взрывной волной. Мэл принялся лихорадочно разглядывать разрушенные дома, не прекращая выкрикивать имя товарища.

Вдруг он услышал слабый стон.

Мэл устремился на звук и обнаружил фениксийца, погребенного под обломками. Он принялся откапывать его, сначала голыми руками, затем с помощью меча.

Высвободив туловище Коума, он опустился подле него на колени и вытер его лицо, покрытое сажей и пылью.

— Ты жив!

— Это… ненадолго, — страдальчески выдохнул Коум.

Его светлые волосы были измазаны кровью. Руки безжизненно лежали на животе. Левая была сломана и странно изгибалась.

— Не говори так. Как ты себя чувствуешь?

— Мои ноги… Кажется, они… сломаны.

— Мы тебя вылечим.

— Я не могу ходить.

— Я тебя понесу.

— Мэл… Я бы хотел умереть… возле урн, — с трудом проговорил фениксиец.

И впал в беспамятство.

Фатум неподвижно стоял, созерцая почерневшие остатки столицы. С вершины минарета он следил за огромным столбом черного дыма, поднимавшегося в небо. Казалось, он долетел до облаков, устремлявшихся на восток. На некогда великолепный Эль-Задин опустились сумерки.

«Сколько времени потребуется нам, чтобы умереть? — спрашивал себя муэдзин. — Что еще нужно, чтобы заставить нас сдаться?»

Он смахнул слезу с загорелой щеки и повернулся на запад, где усталые воины все еще сражались с харонцами. Он машинально благословил их и исчез в лестничном пролете минарета.

Сильвиэль не удивился его приходу в Зал Кланов. Его лицо светилось решимостью. Он не стал дожидаться, пока Фатум заговорит.

— Я принял решение, муэдзин. Я один несу ответственность за случившееся.

Фатум благожелательно поднял руку, дрожавшую от усталости.

— Я не корю вас, юноша. Темная Тропа уничтожена, а все харонцы сожжены. Ваша инициатива, возможно, спасла мой город. Во всяком случае это станет ясно в ближайшие часы.

Муэдзин утаил невыносимые страдание и горечь, овладевшие его сердцем. Снова тысячи людей погибли лишь затем, чтобы дать небольшую передышку столице Ликорнии.