Подстрекатель - Холли Лайл Страница 40

Джесс нравились живопись, музыка, танцы. Она могла вступить в какой-нибудь ковил и проводить время с другими стольти, которые любили то же самое. Может, там она найдет себе занятие.

— Они красивы, не так ли?

Джесс вздрогнула, обернулась и увидела седого мужчину, который улыбался ей с выражением легкого удовольствия на лице.

— Красивы? — переспросила она и поняла, что незнакомец имеет в виду экспозиции. — О, звездный пруд и звездные сады. Они прелестны. Гораздо более впечатляющи, чем наши. Кометы особенно интересны.

Она отвернулась от него, надеясь, что непродолжительный обмен репликами удовлетворил его желание поговорить. Мужчина ей не нравился, хотя она не знала почему.

Но он не отошел, а вместо этого продолжил:

— Вы мне кажетесь очень знакомой. Мне кажется, я где-то видел вас раньше.

Она рассмотрела его и покачала головой.

— Не думаю, что мы знакомы.

— Тогда давайте познакомимся сейчас. Пойдемте в Ха-Верлингетта, и я вас чем-нибудь угощу. Вы очаровательная молодая женщина.

Джесс сдержала дрожь и выдавила улыбку. От этого мужчины по спине ее побежали мурашки.

— Вообще-то я всего лишь ребенок, — сказала она, сумев вложить в эту фразу нотку извинения. — Боюсь, я не могу принять ваше любезное предложение.

— Ребенок? — нахмурился он.

Джесс достала медальон и показала ему. Он блестел — доказательство того, что она все еще под защитой Закона Детства.

Мужчина отступил назад, кивнул и сказал:

— Примите мои извинения. Вы выглядите значительно старше своего возраста.

Это была явная ложь. Она выглядела значительно моложе своего возраста и прекрасно знала это. Но Джесс просто кивнула и ответила:

— Ничего страшного.

Улыбаясь, она поклонилась и поспешила обратно в Дом Артисов. По дороге она пыталась понять, что же в этом мужчине вызывало в ней такой страх. И благодарила богов своего детства, что у нее все еще оставался спасительный медальон.

Прошли весна, лето, осень и зима. Снова наступила весна, и вот Рейт и Соландер уже осматривали новый театр в районе Нью-Бринч.

— Не верится, что год назад это был склад.

— Только не мне, — с улыбкой ответил Рейт. — Я проводил здесь каждый день. Поэтому без проблем верю этому.

— Театр прекрасен. Но вот они не выглядят удобными. Он показал на ряды кресел, которые тянулись практически до самого потолка.

— Они и не должны быть такими. В них хорошо сидеть ровно, а вот вздремнуть вряд ли получится.

— Ты по-прежнему не намерен угождать ковил-оссетам, верно?

Рейт покачал головой.

— Я не пытаюсь добиться их признания. Я хочу достучаться до людей.

Он замолчал, вспрыгнул на круглую сцену и сел на нее, свесив ноги.

— То, что я слышал о Джесс, правда?

— Смотря, что ты слышал.

— Я слышал, она вступила в ковил.

Соландер наморщил нос.

— Музыкальный Совет — там играют приятную музыку и говорят всем стольти, что им следует думать.

Он слегка хихикнул, но Рейт оставался серьезным.

— Почему она тратит время на это? Бесконечные заседания, споры о том, какая музыка подходит и должна быть принята как часть канона, а какая — недостойная, ограниченная и тошнотворная… — Рейт нахмурился и стукнул каблуком по сцене. — Она могла бы заняться чем-нибудь более стоящим.

Соландер запрыгнул на сцену, сел рядом с Рейтом и уставился на огромную темную пещеру кресел.

— Жуть, — сказал он и спустя мгновение добавил: — Считаешь, ей следует работать с тобой и Велин — быть здесь каждый день, руководить рабочими, планировать спектакли, пытаться придумать, как спасти уорренцев, какой бы ни была цена? Но она не этого хочет. Она не может видеть вас с Велин вместе, не хочет больше иметь никакого отношения к Уоррену… и чем ей, по-твоему, заняться? Она стольти; ей не положено устраиваться на работу. У нее нет особых талантов, чтобы заняться тем, чем ты или я, и, по-моему, дни кажутся ей похожими один на другой. Она не хочет связывать себя клятвой, я спрашивал, а ковил — это уже что-то.Джесс говорила об исследовательском ковиле, который ведет раскопки по всему миру, но следующие несколько лет они будут работать на развалинах к востоку от Стритийской Империи, поэтому я смог отговорить ее.

Он пожал плечами, словно стыдился самого себя.

— Я просто не хотел, чтобы она уехала так надолго.

Рейт лег на сцену, раздраженно вздохнув.

— Она с тобой, но против того, чтобы я был с Велин?

— Она со мной, — согласился Соландер. — Но она не любит меня — никогда не любила. Я для нее всего лишь временная пристань.

— Мне жаль, — спустя некоторое время продолжил Рейт. — Я искренне верил, что она перерастет свою влюбленность.

— Она любит тебя, — сказал Соландер.

Его голос звучал раздраженно, и Рейт с удивлением взглянул на него.

— Она всегда любила тебя. По крайней мере, признай это.

— Знаю. Но я не могу любить ее, — ответил Рейт. — Она напоминает мне о каждой неудаче, каждом потерянном друге, каждой смерти в Уоррене, которой я был причиной. Я смотрю на нее и вижу лишь тех, кому не удалось выбраться оттуда.

— Хорошо, что она не знает этого. Хорошо для меня, — начал Соландер после долгого молчания. — Если бы она знала, то была бы здесь, с тобой, в надежде, что если все уорренцы внезапно станут свободными, ты полюбишь ее.

Рейт выглядел озадаченным.

— И?..

— Не будь идиотом, Рейт. Тот факт, что она не любит меня, еще не значит, что я не люблю ее. Я получу лишь то, что она мне даст, но я не хочу терять это.

Прошло два дня с начала прослушивания актеров, когда Рейт наконец принял окончательное решение. Велин сидела, согнувшись, и рисовала декорации для третьего действия. Ее волосы закрывали лицо, руки были испачканы краской, а от изящного изгиба спины у Рейта моментально пересохло во рту.

Он сел рядом и какое-то время просто рассматривал ее, пытаясь подобрать слова, чтобы задать вопрос, который так долго не давал ему покоя. Наконец он выговорил:

— Велин!

Она посмотрела на него и улыбнулась. Он так любил эту улыбку.

— Ты сегодня все молчишь. Сомневаешься в успехе нашего предприятия?

— Не сомневаюсь, — ответил он. — Ни в пьесе, ни в театре. Но… да. Я много размышлял.

Велин засмеялась своим мягким мелодичным смехом и покачала головой с притворной серьезностью.

— Не увлекайся. Тебе это вредно.

— Ты права, — согласился он, — но я не могу остановиться.