Заложник удачи - Владислав Русанов Страница 40

— Ну и что? Ничего ты не доказал, пан Годимир! За руку не пойман, значит не вор. Сколько дней назад ты обоз сожженный видел?

— Да в тот день, когда вы меня у гнилушчан отбили.

— Я тебе скажу — весь тот день мы с Сыдором вместе были! Никуда он не отлучался, не уезжал!

Глаза королевны горели праведным огнем. Рыцарь понял — еще чуть-чуть, еще один выпад против вожака хэвры, и она наговорит такого… В общем, о нарождающейся, наклевывающейся словно цветок из зернышка, любви можно будет позабыть раз и навсегда.

Он прижал ладонь к сердцу. Наклонил голову:

— Прости меня, панна Аделия. Это я сгоряча. Больше не повторится.

Заречанка все еще хмурилась, но, видно, подумала о том же. Что чувство, как и цветок, вырастить трудно, а сломать ой как легко. Она протянула руку и коснулась ладонью одетого в кольчугу плеча драконоборца.

— Я принимаю извинения. И не сержусь. А ты, пан Годимир, не держи сердца на Сыдора. Боюсь, скоро он будет требовать сочувствия. — Королевна озорно подмигнула рыцарю. — А теперь — обещанная баллада.

— Да я… Я не… — начал было отнекиваться Годимир, но обе девушки смотрели на него строго и требовательно. — Я не очень силен в стихосложении…

— Ничего. Нам прославленных шпильманов слушать не доводилось, — не сдавалась королевна.

— Не считая Олешека из Мариенберга, — кинула и свои четверть скойца Велина. — Но и того недолго.

— Вам не понравится…

— Понравится, понравится! — заверила рыцаря Аделия. — Нет, погоди, пан Годимир. Это же не честно получается — я всю правду рассказала, ничегошеньки не утаила, а ты, значит, на попятный? Или это и есть воспетое исстари рыцарское понятие о чести?

— Хорошо, хорошо! — сдался Годимир, поняв — от расплаты не уйти. Раз уж проговорился, нужно отвечать за свои слова. Ничего, в следующий раз умнее будет — сперва думать, а только потом говорить.

Он откашлялся:

— Это будет баллада. В старинной манере сложенная.

— Давай, давай, — подбодрила его Аделия.

— В балладе должно быть три куплета по восемь строчек. И посылка — маленький куплет в конце. В нем всего лишь четыре строки. Заканчиваться куплеты…

— Что ты нам лекции читаешь? — скорчила недовольную гримаску Велина. — Словно в Мариенбержской академии. Мы поэзии ждем!

— Заканчиваются куплеты и посылка одним и тем же словом, — все же не дал сбить себя с толку рыцарь. — Теперь слушайте.

Годимир открыл рот. Подумал. Откашлялся еще раз. Начал:

— Я — рыцарь, не простолюдин,

Готов на штурм твоей твердыни.

До самых старческих седин

Не знать покоя мне отныне.

Мне чувства не излить в словах —

Теснятся мысли на бумаге,

Но здесь, как и в иных мирах,

Вассальной верен я присяге.

Мне очи панны — мир един,

Суровый взгляд как вкус полыни.

Ты мне единый господин,

Источник в выжженной пустыне.

Жизнь без тебя — лишь тлен и прах,

Берлога волчья при овраге,

Песок в иссохшихся губах

И жизнь — служение присяге.

Сраженный — зрит Господь один, —

Пощады лишь прошу я ныне

У холодов твоих и льдин,

В бездонной, северной пучине.

Моя судьба в твоих руках,

О, если бы, Господь Всеблагий,

Сбылось все, виденное в снах…

Но я живу, служа присяге.

О Неприступная, ответь —

Не зря ль мечтаю я о благе?

А может, лучше умереть,

Своей не изменив присяге?

Дочитав последнюю строчку, рыцарь в душе съежился, ожидая насмешек. Но Господь миловал. Девушки не смеялись. Наверное, и правда, маловато истинных, известных шпильманов слышали, если его убогая рифмовка сумела понравиться.

— И кто же эта Неприступная? — наконец-то выговорила Аделия. В глаза ее стояли слезы или Годимиру показалось?

Он собрался с силами, чтобы ответить правду. Как и большинство его поэтических творений, баллада посвящалась пани Марлене из Стрешина — златокудрой воеводше, как сказал о ней тоже не чуждый высокого стиля пан Мешко герба Козерог из Бокуня, что стоит на перекрестке трех трактов приблизительно на полпути между Выровой и Грозовым. Сейчас, по трезвому размышлению (или же благодаря исцелившей его Аделии), Годимир понял, что известная далеко за пределами Стрешинского воеводства пани на самом деле поощряла едва ли не каждого из молодых рыцарей, прибившихся к ее окружению. А уж если рыцарь умел подобрать две-три достойные рифмы! Но сердца своего Марлена не отдала никому. Скорее всего, и ее муж, пан Истислав, не мог похвастаться искренней — не по церковному закону, а по зову души — привязанностью собственной супруги. Ей нравилось купаться в обожании, нравилось наблюдать вокруг толпы поклонников, видеть их горящие глаза, слушать восторженные речи. Но не более того…

И как об этом сказать Аделии? Отнесется ли она с пониманием? Тем более что замусоленный, зеленый с вышитыми желтыми листиками канюшины шарф молодой человек как бы случайно забыл у костра под поваленным деревом. А вместе с ним оставил там и все некогда бушевавшие в его груди чувства к «златокудрой воеводше». Но поверит ли в это королевна?

От необходимости отвечать его избавила открывшаяся за поворотом тракта картина.

Загруженная всяческими тючками да корзинами выше бортов телега с впряженным в нее пузатым коротконогим конем мышастой масти стояла прямо посерди дороги.

Рядом с нею натужно поводил боками караковый жеребец явно хороших кровей. Правда, тонкие ноги дрожали, с трудом удерживая животное от падения, сухая, с круглыми ганашами и широким лбом голова клонилась к земле. Шею, плечи, бока скакуна покрывали полосы засохшей пены, а светлый, желтоватый с непонятным рисунком вальтрап с левого бока марали подозрительные пятна. Бурые. Ну, очень похожие на засохшую кровь.

Где же всадник?

А вот и он. У ног коня лежал, бессильно раскинув руки, человек, а над ним склонились двое. Коренастые, крепкие, как грибы-боровики. Одеты в неброские, но добротные зипуны, на головах меховые шапки, а на ногах — сапоги. Кметь бы надел поршни или опорки. Значит, купцы. И не из самых бедных. Похожи, словно родные братья. Только у одного борода русая с редкой проседью, а у другого — рыжая до огненности.

Старые знакомые.

Купцы, угощавшие их с паном Тишило в корчме Андруха Рябого на пути из Островца в Ошмяны.

Рыжий — Ходась, а второй — Дямид, мужик угрюмый и молчун каких поискать.

А кто же этот раненый? Или убитый?

Годимир толкнул игреневого шенкелем.