Падение Святого города - Р. Скотт Бэккер Страница 40

— Прибыл великий магистр Сайка, — сказал сзади из темноты Сомпас.

— Только Кемемкетри? — спросил Конфас — Больше никого?

— Вы дали четкие указания, Бог Людей. Император усмехнулся.

— Пойди к нему. Я скоро приду.

Никогда он не жаждал информации так отчаянно. Тревога его была слишком сильна. Но самый отчаянный голод надо утолять в последнюю очередь. За императорским столом следует вести себя прилично.

Когда генерал ушел, он крикнул в темноту. Оттуда выступила обнаженная кианская девушка с расширенными от ужаса глазами. Конфас похлопал по ковру перед собой, бесстрастно глядя, как она принимает нужную позу — колени разведены, плечи опущены, груди приподняты. Он опустился между ее оранжевыми ногами. Ему только раз пришлось ее ударить, чтобы она научилась держать зеркало твердо. Но тут ему в голову пришла идея получше. Он велел ей держать зеркало перед его лицом так, чтобы на нее смотрело собственное отражение.

— Смотри на себя, — проворковал он. — Смотри и испытаешь наслаждение… клянусь тебе.

Почему-то холод прижатого к щеке серебра разжег его пыл. Они достигли вершины вместе, несмотря на ее стыд. От этого девушка показалась ему чем-то большим, чем обычное животное, каким он привык ее считать.

Он подумал, что в качестве императора будет очень отличаться от дяди.

Прошло семь дней после его встречи с Фанайялом, но цель еще не была достигнута. Конфас не верил в дурные предзнаменования — дядюшка слишком заигрался в эту игру, — но ничего не мог с собой поделать. Он очень жалел, что ему приходится принимать титул в таких обстоятельствах. Надеть мантию Нансура, будучи пленником скюльвенда! Узнать о том, что стал императором, от кианца — от самого падираджи! Правда, это унижение ничего для него не значило: во всем была слишком горькая ирония, чтобы не увидеть здесь руку богов. Что, если его свеча сгорела дотла? Что, если они и правда завидуют своим братьям? Время выбрано неверно.

В Момемне, скорее всего, бунт. По словам Нгарау, информатора Фанайяла, великий сенешаль дяди взял в руки бразды власти, надеясь по возвращении Конфаса заслужить его благосклонность, Фанайял утверждал, что престол вне опасности — никто в Андиаминских Высотах не осмелится бунтовать против великого Льва Кийута. И хотя тщеславие шептало Конфасу, что это правда, он не мог не понимать: новому падирадже нужно, чтобы он поверил. Священная война разворачивалась вдали от Ненсифона и дворца Белого Солнца, но Киан стоял на краю пропасти. И если Конфас бросится отстаивать свои права, Фанайял будет обречен.

Чего не скажет сын пустыни, чтобы спасти свой народ?

Две вещи заставляли Конфаса оставаться в Джокте и продолжать фарс со скюльвендом: необходимость снова идти через Кхемему и тот факт, что, по словам Фанайяла, Ксерия убила его бабка. Как бы безумно ни звучало это утверждение и какие бы подозрения ни возбуждали торжественные заявления Фанайяла, Конфас не сомневался — именно так все и было. Много лет назад она убила мужа, чтобы возвести на престол любимого сына. А теперь убила сына, чтобы возвести на престол любимого внука…

И чтобы вернуть его домой. Возможно, это самое важное.

С самого начала Истрийя выступала против того, чтобы предать Священное воинство. Конфас простил ей это. Он знал, что ее стареющие глаза смотрят в наползающую тьму. Разве закат не напоминает о рассвете? Его беспокоила сила ее ненависти. Такие когти, как у Истрийи, не ломаются от возраста, Видимо, его дядя понял это.

Убийство как раз в ее характере. Волчья жадность всегда оставалась крюком, на котором висели ее мотивации. Она убила Ксерия не ради Священного воинства, но ради своей бесценной души.

Конфас поймал себя на том, что насмешливо фыркает при этой мысли. Легче отмыть дерьмо от дерьма, чем очистить столь извращенную душу!

В отсутствие фактов мысли и тревоги бесконечно кружили в его голове, ускоряясь от непомерно больших ставок и вывернутой нереальности событий. Я император, думал он. Император! Но при нынешнем положении дел он был пленником своего незнания даже в большей степени, чем пленником скюльвенда. И поскольку его адепт Имперского Сайка Дарастий погиб, с этим ничего нельзя было поделать. Только ждать.

Он нашел старика простершимся на полу перед импровизированным возвышением и троном, который устроил ему Сомпас. Скюльвенд разместил пленников в доме из обожженного кирпича в центре Джокты, и, хотя формально Конфас мог ходить куда ему угодно, у каждой двери дома стояла стража. К счастью, конрийцы были народом цивилизованным: они цивилизованно брали взятки.

Конфас занял свое место на возвышении, глянул на то, что прежде было полом меняльной комнаты. В сумраке на стенах проступали тусклые мозаичные рисунки, создавая какое-то особенное домашнее ощущение. Едкий дым постоянно забивал ноздри. По милости скюльвенда им пришлось топить очаг мебелью. Сомпас оставался в полумраке, где-то вместе с рабами. Между четырьмя кадящими курильницами на молельном пурпурно-золотом коврике — украденном из какого-то храма, подумал Конфас, — лежал ничком человек. Конфас долго молча смотрел на него, на просвечивающую среди седых прядей макушку, в то время как в голове его вертелись тысячи вопросов.

Наконец он произнес:

— Полагаю, ты тоже слышал.

Конечно, ответа он не услышал. Кемемкетри был умен, а уж придворный этикет знал до тонкости. Согласно древней традиции, к императору никто не имел права обращаться без прямого разрешения. Мало кто из императоров соблюдал так называемый Древний Протокол, но после смерти Ксерия остались лишь эти правила. Лук выстрелил, и теперь нужно все устраивать заново.

— Разрешаю тебе встать, — сказал Конфас — Отныне я отменяю Древний Протокол. Можешь смотреть мне в глаза, когда пожелаешь, великий магистр.

Двое белокожих рабов, галеоты или кепалоранцы, вынырнули из сумрака и подхватили старика под руки. Конфас был ошеломлен — прошедшие месяцы сильно сказались на старом дурне. По счастью, у него еще осталась сила, нужная Конфасу.

— Император, — прошептал седой колдун, пока рабы разглаживали складки на его шелковой ризе. — Бог Людей.

Да… Такого его новое имя.

— Скажи мне, великий магистр, что думает по этому поводу Имперский Сайк?

Кемемкетри смотрел на него пристально, изучающе, что, насколько помнил Конфас, всегда выводило из себя дядюшку. «Но не меня».

— Мы долго ждали, — сказал дряхлый адепт, — того, кто сможет по-настоящему воспользоваться нашими умениями… Ждали императора.

Конфас усмехнулся. Кемемкетри был способным человеком, и его раздражала власть неблагодарных. Он не мог похвалиться длинным списком предков — колдуны редко бывали родовиты. Он был из Широпти, потомок древних шайгекцев, много столетий назад сбежавших вслед за имперской армией после страшного поражения при Хупарне. Тот факт, что он все-таки стал великим магистром — широптийцы чаще становились ворами и ростовщиками, — говорил о его таланте.