Пыль и пепел. Или рассказ из мира Между - Ярослав Гжендович Страница 40

Я припарковался неподалеку от этого дома, с обязательными ведущими на двор воротами в виде перевернутой буквы "U".

А потом позволил проглотить себя слепому квадрату стен, среди блестящих чернотой окон, и вошел в средину.

Лестничная клетка была свежевыкрашенна, каменные ступени обработаны пескоструйкой, кованые балюстрады были отшлифованы и выкрашены под цвет старой бронзы. И затхлостью совершенно не несло, только свежей краской.

Я поднялся по ступеням, как только мог тише, под самую крышу. Именно там она и проживала – на самом верху, на переделанном чердаке. На место я добрался, стараясь не шуметь, убежденный в том, что прямо сейчас какая-то страдающая бессонницей соседка выскочит на лестницу с претензиями, и в этот момент погас свет.

Автомат отрубил электричество, а я погрузился в египетскую темень, не имея понятия, где находится выключатель. Вслепую я лапать опасался, боясь, как бы не нажать чей-нибудь звонок.

Я зажег зажигалку и с трудом прочитал буквы на двери. Здесь. Соседские двери были сбиты из досок и стянуты шурупами, не выглядели они, словно бы должны были вести в чей-то дом.

Я обнаружил выключатель, потом нажал на кнопку звонка, понятия не имея, что скажу, когда она откроет мне, растрепанная, вытянутая из постели.

Потом позвонил еще раз, приложив ухо к холодной, притворявшейся деревянной плите дорогих, защищающих от взлома дверей.

Под свет на имитации орехового дерева были видны какие-то процарапанные знаки. Кружки, стрелки, вписанная в окружность большая звезда. В чем-то они походили на символы зодиака. Ну да. Ведьма. Замки замками, а защитное колдовство не помешает. У меня тряслись руки.

Несколько раз я нажал на дверную ручку, ясный перец – безрезультатно.

Я снова позвонил. Свет в очередной раз погас.

Нащупал выключатель, и тут вспомнил Патрицию за ужином, как она торжественно клянется, подняв два пальца вверх, словно скаут: "Клянусь заказать и сделать те ключи, которые я припрячу. А если бы то была не Кристина, а я бы их просто потеряла? А вдруг меня обворуют? Тогда бы мне была бы хана".

Ящик с противопожарным шлангом висел на стене между ее квартирой и чердачной дверью напротив. Новенький, из выкрашенной в красный цвет стали, скрывал видный через круглое окошко, намотанный на барабан и сплющенный в ленту шланг, законченный сложным наконечником, и какие-то краны. Вот только ящик был закрыт на висячий замок.

Ну что за идиотизм, подумал я. А если начнется пожар?

Тогда следовало разбить круглое окошко в дверце и вытаскивать шланг оттуда. Но мне нужно было вскрыть ящик. Нет, в этом не было никакого смысла. Потеряет, скажем, ключи от квартиры, но сохранит ключ от этого висячего замка?

Я дернул его, и он открылся. Вот просто так. Он вообще не был закрыт, а может был испорчен.

Вот только в средине ничего не было.

Я ощупал шланг, барабан из металлических прутьев, на который тот был намотан, стенки.

Она не успела их сделать. Ключей ей не сделали, и она их не спрятала. Лажа.

Я вытащил телефон и точно так же, как уже несколько раз по дороге, набрал номер. И точно так же, как и в прошлые разы увидел сообщение "абонент занят". Каких-либо разговоров не было слышно, но я предположил, что бронированные двери были звуконепроницаемыми.

Такие двери и таран бы выдержали. А пинки ногами и удары кулаками наверняка бы навесили мне на шею полицию.

Конец.

Я трахнул кулаком по ящику со шлангом. И тогда услышал, как в средине что-то зазвенело. Деликатным таким, жестяным звоном. Я открыл дверцу, еще раз ощупал все элементы ящика. Трогал стенки, угостил пинком шланг и снова услышал: тихое "динь-дзилинь". Наконечник. Красная, конусообразная дюза из толстой пластмассы, снабженная шаровым краном, чей нос свисал в сторону пола. Я пошевелил насадкой, и оказалось, что ее легко можно открутить. Я снял ее, слыша, как внутри что-то брякает, будто горсть монет. Ключи амии выпали мне на ладонь. Современные, похожие на автомобильные, покрытые сложным узором выступов и углублений.

Двери были закрыты всего на один замок, зато провернутый несколько раз. Изнутри. Нужно было их вначале открыть, потом закрыть и снова открыть, только тогда все ригели отошли.

Входил я очень осторожно, не зная, а не получу ли неожиданно чем-нибудь по голове. В глубине помещения светился приглушенный свет, мерцающий, будто огоньки свечей или масляных ламп. Я толкнул дверь спиной и услышал тихий, стальной щелчок замков. Хорошо. Если Патриция проснется испуганная и начнет визжать, пускай это будет не на весь дом.

В квартире толпился всяческий антиквариат. На стенах висели средневековые, украшенные рисунками пергаменты; все предметы мебели были покрыты путаницей орнаментов, и теперь в полумраке они маячили, что твои вьющиеся змеи. Я шел, будто полицейский, притираясь спиной к стене, зыркая за каждую дверную раму, как будто оттуда мог прилететь удар.

Квартира была просто кошмаром для крадущегося человека. Наклонная крыша, опирающаяся на куче балок и идущих под самыми различными углами опор, под ногами путались какие-то абсурдные заставленные фигурками и сувенирами этажерки, повсюду клубились разросшиеся растения; куда бы я не поставил самый осторожный шаг, там что0нибудь могло перевернуться, упасть, рассыпаться или расколотиться. Свет доходил из-за угла, из главного помещения. Свет, а еще паршивый арктический холод, будто из открытой холодильной камеры. Я осторожно свернул за балку и вляпался лицом в коллекцию альпийских коровьих колокольчиков, свисающих с потолка.

Ладонью я заглушил из жестяное звяканье и остолбенел.

Патриция лежала посреди салона, нагая, с широко разбросанными руками и ногами, как человек с рисунка Леонардо да Винчи, среди стоящих вокруг свечей и масляных ламп, расставленных, где только было можно. Откинутая голова, рассыпавшиеся вокруг нее черные волосы, спутанные, словно чернильный клубок, выпущенный перепуганной каракатицей. Вывернутые назад глаза, заполненные слепой белизной. Следы густой, белой пены вокруг губ, стекающей к шее.

Я подскочил к ней, чтобы охватить Патрицию руками, кричать, приводить в себя. Чтобы хоть что-то делать. Это инстинкт.

И остановился на полушаге, с чувством, словно бы проглотил собственное сердце. Я видел, как у меня изо рта клубами выходит пар.

Патриция левитировала в воздухе. Низко, сантиметрах в десяти от пола, она словно бы лежала на невидимом матрасе. Голый паркет под ней, освобожденный от скатанного в сторону ковра, покрывали символы, тщательно вырисованные разноцветными мелками. Как у Леонардо. Окружность, в ней пятиконечная звезда, описывающая распятый силуэт, но вокруг были символы странного алфавита, которых инженер из Флоренции, скорее всего, не нарисовал бы. Одно запястье Патриции было оплетено четками, бусины которых свешивались вниз и колыхались под левитирующим телом. Телом, тоже покрытом символами, нарисованными чем-то жирным – губной помадой, пастелью или, возможно, карандашом для глаз. Символы сложные, несколько похожие на знаки иврита, несколько, на скандинавские руны, а в чем-то, на граффити аборигенов, которые находят в пещерах. Солярные символы, знаки ладони, глаз, спиралей. На всем теле. Странный алфавит покрывал каждый сантиметр кожи Патриции.