Лебедь Белая - Олег Велесов Страница 40

Я отошёл вглубь комнаты. В тот короткий миг, когда глаза наши соприкоснулись, мужчина показался знакомым. Лица его я разглядеть не успел, но движение головы и одежда кого-то напоминали. Если бы не тот варвар, которого я отравил в Киеве, то подумал, что он. Вырвался из ада, язычник проклятый, и пришёл на землю по мою душу. Но Павлиний уверил, что дикарь тот сдох, а тело его чайки склевали. Странно, странно…

Вернуться к окну и убедиться в своей правоте или, наоборот, в обмане, я не решился. Да и необходимости нет. Что бы и как бы не происходило, а всё идёт своим чередом. Купец опять заговорил о чём-то неважном, я не стал его слушать, махнул рукой:

– Своерадушка, друг мой, ступай домой. Павлиний, проводи гостя.

Дел, как говорят местные, невпроворот. Басилевс требует скорейшего решения славянского вопроса. Обнаглели до невозможного! Дерзят, от империализации отказываются, границы свои отодвигать не желают. И, несомненно, замышляют что-то нехорошее. Дать им волю, так они в наши дворцовые интриги вмешиваться начнут или щит к городским воротам приколотят. Самые сильные и наглые из них – северяне. Если они объединятся с полянами, с кривичами, со всеми остальными, то можно собирать вещи и уходить в пустыню. Поэтому моя задача рассорить их между собой и с окружающими народами. Северский князь Благояр человек упрощённого склада ума и в дипломатических интригах не разбирается. Ему только повоевать с кем-то, а там хоть трава не расти. Вот в этом я ему и поспособствую.

– Павлиний, вели Руфусу в путь собираться. К Благояру Вышезаровичу пойдём.

Раньше я ходил по городу никого не опасаясь. Нужды не было. Славяне со своим традициями гостеприимства выглядели совершенно безопасными – дикий варварский обычай, который при правильном к нему подходе становится очень удобным в нелегальной работе. Но вот появилась Милослава, и жизнь моя наполнилась тревогами за свою жизнь. Княжеская резиденция из более-менее благопристойного заведения превратилась в разбойничий вертеп. В тот раз на пиру меня спасли дворовые холопы и хорошая реакция, а ныне приходится брать с собой Руфуса и Павлиния. По отдельности толку от них не много. Павлиний слаб, труслив, эгоистичен, но опасные ситуации просчитывает с полувзгляда. Руфус глуп и силён. Вместе они составляют идеальный тандем по моей защите, и никаких кошек с ними страшиться не надо.

Мы вышли со двора. Солнце усушило город до состояния вяленой рыбы. Мне бы по статусу носилки с балдахином и пару негров с опахалами, но славяне подобного не приемлют, так что приходится передвигаться по городу пешком. Руфус шёл первым – огромный, рыжий и дебелый. Своим отталкивающим видом он разгонял толпу с дороги. Голуньские улицы хоть и широки, и на пространстве не экономят, однако людишек на них хватает. Льются потоками в разные стороны, лопочут непонятное, пятками шаркают. Если рассусоливать и глазами хлопать, так до нужного места никогда не доберёшься – утянут за собой, и затеряешься в сплетениях многочисленных улиц и переулков, поэтому Руфус расчищал путь, а уже за ним шёл я.

Павлиний шепнул мне:

– Господин, за нами следят, – и лёгким кивком указал на противоположную сторону улицы.

Я потянулся, начал стряхивать с платья налетевшие пылинки и при этом незаметно осмотрелся. Возле скобяной лавки стоял сухощавого вида человечишка и пытал меня колючими глазками. Делал он это неумело, как будто кошелёк надумал стянуть. Я в своё время таких воришек не один десяток на кол посадил. Лично. В Константинополе. А Павлиний им приговор зачитывал. Так что боятся всякую мелкую шелупонь мне не пристало.

– Ерунда. Не обращай внимания.

– Не согласен, господин, – прищурился Павлиний. – Этот человек идёт за нами от самого двора. А ещё раньше я его на том же дворе видел. Но у Капусты он не служит, нет у него такого холопа.

– Вот как? – это меняло дело. Получается, человечишка следил за нами не из экономических интересов, а по политическим мотивам. – Хорошо. Руфус, дружочек, не спеши так сильно. Остановись.

Раб остановился. В выражении лица ни единой мысли. Сказали, стой – стоит, сказали, иди – идёт. За эту безукоризненную чистоту мозга он мне и нравится.

– Руфус, видишь того сухощавого?

– Вижу, господин.

– Мне с ним нужно поговорить. Возьми его осторожненько да ступай за мной.

– Слушаюсь, господин.

Мы с Павлинием скользнули в ближайший проулок. Ни о какой широте пространства здесь и речи идти не могло. Дома стояли настолько плотно друг к другу, что я легко мог, вытянув руки, дотянутся до противоположных стен. Я бы, наверное, так и сделал, но стены были вымараны паутиной и пылью. Невыносимо воняло плесенью и отходами жизнедеятельности животных. Видимо, проулок этот никто кроме бездомных собак и кошек не посещал. Но оно и к лучшему.

Вскоре появился Руфус. За шею он держал вяло трепыхающегося сухощавого. Тот и рад бы трепыхаться сильнее, но стальные пальцы Руфуса сжимали его горло, отнимая всякое желание к сопротивлению.

– Кто такой? Зачем шёл за нами? – насупил я брови.

– Кошель, кошель… – захрипел сухощавый, и ткнул пальцем на пояс Павлиния, на котором висел мешочек с монетами. – Кошель хотел срезать…

– Врёшь, пёс! На Капустином дворе что делал?

– Какой двор, не был на дворе… Путаешь…

– Руфус, сожми-ка пальчики.

Раб сдавил кадык сухощавого, тот забарабанил ладонями по стене:

– Скажу, скажу! Да что ж мне теперь, помирать что ли? Всё скажу… Мухомор это, он велел…

– Мухомор?

Я призадумался. Знаю я в Киеве одного вора под такой кличкой. Опасный тип, не единожды мы с ним головами стукались. Добрые люди нашептали в ухо, что на самом деле не вор он, а германский шпион. Воровство лишь прикрытие. Собирал он информацию обо всём, что творится в славянских княжествах и отсылал её ко двору франкского короля Карла. Или Хлодвига, путаюсь я в их именах. Конкурент, одним словом. Говорили также, что попал он однажды в руки к обрам да выручил его кто-то, спас. Повезло гадюке! А того человека, спасителя его, я бы собственноручно удавил. Жаль, не узнать теперь, кто это был.

– Что Мухомор велел?

– Приглядывать за тобой. Велел… если встречу, так чтоб смотрел, что делаешь и что замышляешь. Отпусти, ромей, Дажьбогом клянусь…

– А сообщения как пересылаешь?

– Купчина один в город на торг ездит, Своерадом кличут. Через него всё.

– Что передать успел?

– Ничего не успел, – захныкал сухощавый. – Я тебя третьего дня только заприметил. А Своерад тот лишь по первым числам месяца в условном месте ждать будет… Отпусти…

Вот как, значит, и здесь Своерад отметился. Надо ж… Слуга двух господ. И рыбку решил съесть, и на рыбалку не ходить. Не бывает так, Своерадушка, друг мой любезный, не бывает. Ну да ещё будет у меня для тебя поручение.

– Сделаем так, голубь. Я тебя отпущу. Настроение у меня сегодня хорошее. Но отныне мне служить станешь. Всё, что Мухомор тебе повелит, мне передавать будешь. А обманешь, так я Мухомору обо всём расскажу, и он с тебя заживо кожу снимет. Всё ли понял?