Рыжая Соня и Осенняя Луна - Энтони Варенберг Страница 4

Таковыми безрадостными размышлениями была наполнена голова казначея в тот день, когда король Аргеваль внезапно велел ему явиться для «тайного», с глазу на глаз, разговора. Как ни странно, речь зашла именно об Араминте.

– Досточтимый Ишум, – начал правитель, – мне известно, что твоя красавица дочь все еще свободна, а брак с нею, безусловно, сделает честь любому немедийскому мужчине. Военачальник Туорг, одержавший победу в битве с пиктами за вверенный ему приграничный форт, просит ее руки…

– Как?! – Ишум был настолько поражен, что осмелился прервать речь короля, не дослушав.

– Разве с супругой Туорга, прекрасной Ликенион, приключилась какая-то неведомая мне беда, если он ищет себе новую жену? Я ни о чем подобном не слышал.

– Нет, – усмехнулся Аргеваль, – Ликенион пребывает, слава богам, в добром здравии, и расставаться с нею у Туорга нет и в мыслях. Твоя Араминта нужна не ему самому, а юному воину, единственному оставшемуся в живых защитнику форта Малиарак, которого Туорг привез с собою в столицу, а я удостоил всех мыслимых почестей, каких заслуживают истинное мужество и верность Немедии, так что ныне этот простой воин стал богатым и знатным человеком, ровней Араминте – об этом не тревожься, твоя дочь попадет в благородные руки человека, о котором прошу лично я, твой король.

Ишум вовсе не был дураком, чтобы не понимать, что подобная просьба равносильна приказу, и выбора у него нет. В то же время уломать Араминту, которая в глаза не видела упомянутого Аргевалем жениха, представлялось делом весьма непростым.

– Мой повелитель, беда в том, что Араминта, как бы выразиться, не совсем… нормальная девушка, с заметными странностями, – осторожно возразил казначей, – как ни печально это признавать. Что, если воин, имени коего я не имею чести знать, не будет доволен таким решением и откажется взять ее в жены?

– Не просто «воин», а немедийский князь Аггу, – поправил Аргеваль. – «Странности» же твоей дочери никого не волнуют. Я видел ее, причем многократно, и знаю, что она отнюдь не уродлива, обучена этикету и вполне способна составить достойную партию личному другу Туорга. Не хочешь же ты сказать, что Араминта – дурочка и не поймет своего счастья?

– Вообще-то она, в самом деле, не блещет умом, – вздохнул Ишум, отводя глаза.

– Э, кому нужны умные жены, – отмахнулся Аргеваль, – зачем женщине лишние мозги? Умеет связать два слова, и довольно с нее. Место женщины между ног мужчины, разве не так? Подведем итог, досточтимый Ишум. Через два дня при дворе состоится бал в честь Туорга и Аггу. В этот вечер молодые люди будут представлены друг другу, и я объявлю об их помолвке. Позаботься, со своей стороны, только о том, чтобы твоя Араминта оказалась на высоте положения, остальное я беру на себя. Тебе все понятно?

– Да, повелитель, – коротко сказал Ишум, думая о том, что в такой ситуации лучший выход – перед балом оглушить Араминту ударом по голове и доставить ко двору в бесчувственном состоянии, нежели выплясывать, точно на натянутом над бездонной пропастью канате, ежесекундно ожидая скандала: по доброй воле Минта никакого «князя Аггу» на расстояние полета стрелы к себе не подпустит.

Взывать в подобном случае к ее здравому смыслу – дело безнадежное, ибо Араминта и здравый смысл понятия не имеют о существовании друг друга. Два дня – ничтожный срок для того, чтобы уладить это непростое дело. Вот если бы Глария была жива! Та была единственным человеком, слово которого для Минты имело силу приказа. Ради нее девчонка пошла бы хоть за демона из преисподней… но увы, Гларию не вернуть. Что ж, придется действовать самому, а что из этого предприятия выйдет, знают одни только боги.

Признаться, идея короля выдать Араминту за безродного юнца, пусть и осыпанного почестями, была не по душе Ишуму, гордившемуся своим древним родословием, но тут уж ничего не поделаешь. Да, казначей терпеть не мог выскочек, ничтожеств, прихотью судьбы внезапно возносившихся на вершину. Но и его дочь отнюдь не была подарком небес; этому Аггу она в любом случае испортит немало крови…

Араминта молча выслушала отца и, как ни странно, с ее стороны не раздалось ни звука против решения, принятого Аргевалем. Как, впрочем, и слова согласия не торопились слететь с ее плотно сомкнутых губ. Поэтому понять, что она думает о своем предстоящем браке, неизбежном и неотвратимом, как смерть, Ишум так и не смог.

– Послушай, Араминта, – изо всех сил продолжая сохранять хладнокровие и не позволяя себе впасть в ярость, проговорил казначей, – король Аргеваль знает, что делает. Тебе давно пора было самой принять решение, благо выбор имелся в изобилии. Твоей руки искали многие, тебе ли не знать. И ты сама виновата в том, что теперь время выбирать упущено безнадежно. Если же ты станешь противиться, погубишь себя и меня, но ничего этим не добьешься. Прошу тебя, будь хоть раз в жизни благоразумна! Если не ради меня, то во имя памяти твоей матери и Гларии.

Ишум прибег к запрещенному средству. Минта подняла на него яростно полыхнувшие глаза.

– Чтобы так же страдать рядом с нелюбимым, как она страдала?

– Но твое сердце совершенно свободно! – воскликнул Ишум, проглотив горький упрек. – Да, может быть, я напрасно женился на Гларии, но ты – не она, здесь дело совсем иное.

– Что ты можешь знать о моем сердце, отец? – спросила девушка и сама же ответила: – Ничего. Я не скажу ни да, ни нет, потому что не имею понятия о человеке, которого король видит моим мужем. Все может случиться. Но уж, во всяком случае, не стоит ожидать от меня недостойного проявления недовольства. Я умею держать себя в руках. И мне нравится, что избранник Аргеваля – все-таки воин, а не один из этих богатых изнеженных щенков, которые до сих пор кружили вокруг меня, точно назойливые мухи. Князь Аггу! – она коротко усмехнулась. – Титул, заслуженный в бою, по-моему, достойнее наследственного, от рождения приданного имени. Это мне по душе. Любопытно взглянуть, что это за птица.

Ее слова меньше всего были похожи на рассуждения «дурочки», и у казначея немного отлегло от сердца, хотя Араминта смотрела на ситуацию совершенно иначе, нежели он сам, и находила прелесть в том, что Ишума как раз настораживало и раздражало. Минта же сумела скрыть пред отцом охватившее ее смятение, но, едва оставшись одна по окончании тягостного разговора, устремилась в склеп и без сил опустилась возле плиты с выбитой на ней надписью: «Глария, возлюбленная жена Ишума».

– Я убегу, как и собиралась, – горячо проговорила девушка. – Разве ты бы поступила иначе на моем месте? О, если бы ты могла поговорить со мной, посоветовать мне, как быть, Глария!..

Неожиданно Минта обнаружила, что не одна, всей кожей ощутив направленный на нее чей-то пристальный взгляд, хотя не услышала ни звука. Она обернулась и выпрямилась.

– Кто здесь?

Ей навстречу шагнул незнакомый мужчина, невысокий, не сказать, что молодой, хотя лица его Араминта толком не видела – он стоял против света.

– Не бойся, – успокаивающе произнес он, – я не сделаю тебе ничего плохого. Ты здесь, верно, часто бываешь?