Капитаны в законе - Валерий Елманов Страница 4

В пути они почти не разговаривали, подавленные случившимся. Помалкивал даже обычно словоохотливый Сангре. Лишь один раз Улан во время ночного привала напомнил другу:

– А я тебя еще до нашего отъезда во Псков предупреждал, что здесь далеко не все так просто как кажется.

Петр хмуро уставился на своего побратима, и в памяти отчетливо всплыли его возражения. Дескать, что-то тут не то и их версия насчет причастности к убийству Агафьи её собственного мужа – князя Юрия Даниловича – может оказаться ложной.

– Вот прихватим купчишку и разберемся до конца, – весело подхватил тогда Сангре, обрадованный тем, что ехать во Псков придется не конно, по вечерам с трудом сползая с лошади и передвигаясь исключительно враскоряку, а водой, на ладье. – Да знаю я, знаю, что ты скажешь, – замахал он руками на Улана, не давая перебить себя. – Мол, Черногуза сработали в темную и он понятия не имел о яде. Ну и ладно. Главное, чтоб он назвал нам имя заказчика, велевшего передать мазь Агафье. Назвал, а потом подтвердил свои слова в Орде. А почему ты против того, что заказчик – ее муженек? И все. Тем самым мы…

– Московский князь, спору нет, сволочь первостатейная, и жену, преследуя свои цели, отравить мог бы запросто. Но в то же время он – далеко не дурак и не стал бы работать столь грубо. Вот увидишь: при встрече Черногуз скажет, что получил косметику вместе с поручением доставить ее Аксинье не от самого князя. Хотя передающий заверил его, что действует по поручению Юрия Даниловича, а тому, дескать, недосуг.

– Конечно, не лично, – охотно согласился Сангре. – На фига московскому князю лишний раз светиться? Озадачил кого-то из своих бояр и все… Простая подстраховка.

– Но тогда снова нет логики, – возразил Улан. – Получается, он вначале подстраховался, а дальше пустил дело на самотек. Да что там – он даже не потребовал, чтобы его имя в Твери не упоминалось.

– Но гибель-то этой татарки кому принесла больше всего пользы? Мужу, то бишь Юрию, – не уступал Петр.

– Это, с одной стороны, ему выгодно, – вздохнул Улан. – Ты на другую теперь посмотри. Первое: он как минимум не может пару лет жениться, чтоб не обидеть ее брата Узбека – мол, как быстро забыл мою сестренку. А наследника у него до сих пор не имеется – дочка Софья не в счет, на Руси женский пол, пускай и княжеского рода, не получает ничего, кроме безбедного обеспеченного существования. И второе: в любом случае ордынский хан неприязнь затаит. Не уберег, гад, ненаглядную Кончаку. Я уж не говорю, что риск разоблачения в этой операции для самого Юрия запредельный.

– Считаешь, его кто-то подставляет? – прищурился Сангре. – А кто именно?

Улан беспомощно развел руками:

– Если бы я знал, – и он вяло отмахнулся, предложив: – Давай оставим этот пустопорожний разговор и потолкуем обо всем попозже, побеседовав с Черногузом, если… получится…

– Возможно, ты и прав, – откликнулся Сангре, припомнив их разговор и задумчиво вороша веточкой угольки костра. – Но если не он, то кто? Я, честно говоря, иных кандидатур на должность заказчика не вижу. А ты?

– Как обычно: ищи, кому выгодно, – напомнил Улан и пожаловался: – Брезжит что-то в голове, но сразу не ответишь, думать надо. А ты насчет другого голову поднапряги, – посоветовал он. – Нужно приличное оправдание для Михаила Ярославина подыскать. И займись этим заранее, прямо сейчас.

– Ну да, – недовольно кивнул Петр. – Готовь сани летом, а катафалк смолоду. Ты всегда любил возложить самое тяжелое на мои хрупкие плечи. Ладно, попытаюсь, но вначале займусь покойником, чтоб он выглядел слегка живым….

Приспособление, сооруженное Сангре для мертвого киллера, было нехитрым – несколько связанных палочек, подсунутых под одежду. Получилось не ахти, сказывалось трупное окоченение, но, с другой стороны, умирающий не обязан сучить руками и ногами. Для полупокойника куда приличнее выглядит легкое шевеление кистью, а с ним полный порядок – с помощью Петра, идущему рядом с носилками, шевелил. И создавалось полное впечатление, что убийца живой, но в беспамятстве. Улан и еще пяток воинов, создав плотное кольцо, строго контролировали, чтобы к телу никто не мог подойти.

Михаил Ярославич был в тот день за городом, но услыхал радостную весть о привезенном убийце Агафьи-Кончаки, во весь опор прискакал в Тверь. К тому времени покойник уже находился в маленькой избушке, расположенной позади терема, где жили друзья. Конечно, лучше всего было бы положить его на ледник, но ведь он вроде как живой – вот и пришлось на время (до ночи) разместить убитого в жилом помещении.

Где именно – вопросов тоже не возникало, поскольку выбирать было не из чего. Дело в том, что терем, купленный ими у старой боярыни, ушедшей в монастырь, строился по стандарту, как и подавляющее большинство других. Это означало, что внизу, в неотапливаемых подклетях, располагались исключительно подсобки для хранения всякой всячины, а наверх, в жилые помещения, вела высокая лестница, заканчивающаяся небольшим крылечком. Далее темный коридор, дверь из коего вела в просторную здоровенную комнату. Большая часть ее использовалась как совместная трапезная, а меньшая, отделенная огромной печью, как кухня или, как ее именовала Заряница, бабий кут.

Сбоку располагались еще две лестницы, ведущие на третий этаж. Первая выходила на женскую половину, состоящую из четырех комнат. Одну из средних – некогда бывшую молельную – отвели для брата Заряницы кузнеца Горыни, раненного в позвоночник во время битвы тверичей с московлянами и татарами. Там было удобнее всего – по соседству располагалась и сестра, и лечившая его испанка Изабелла вместе со служанкой Забавой.

Вторая лестница выходила на мужскую половину. Там было всего две комнаты и маленький чуланчик между ними. В нем побратимы хранили сундуки с серебром и свое оружие. Поначалу они решили затащить покойника именно туда, но мертвяк, пусть и еле ощутимо, но начал припахивать. Кроме того, желающим добить «раненого» забраться в терем тоже будет слишком затруднительно. И они распорядились занести его в один из трех крохотных флигельков-избушек, расположенных позади терема и предназначенных для проживания обслуги. Так как пока у них в услужении имелись лишь истопник, конюх, живший в клетушке на самой конюшне, и вратарь, третий временно пустовал.