Изнанка судьбы - Алина Лис Страница 4

Снова крик: «Терри-и-и!»

И небо — сиреневое вечернее небо — падает в долину…

За секунду до того, как стоящего рядом человека разорвет на части, за мгновение до того, как второго, чуть дальше, вплавит раскаленной волной в темный камень, а происходящее превратится в нечеловеческий кошмар, я вспоминаю, что это все — сон, морок. Открываю глаза, сдерживая рвущийся на волю крик.

Снова тот же кошмар. Прошел почти год с тех пор, как сон возвращал меня в долину Роузхиллс.

За окном сумерки Изнанки. Не вечерние, рассветные. Чуть покачивается полог кровати, за витражным окном сереет небо.

— Чш-ш-ш. Что случилось? — Горячие объятия заставляют чуть отступить навалившуюся жуть. Воспоминание не уходит навсегда, просто прячется в тень, как прячется в кустах хищник, поджидая добычу.

— Ничего.

Губы касаются моего виска, спускаются чуть ниже к мокрой щеке:

— Ты плакала?

— Кошмар приснился. Я тебя разбудила? Прости.

Хмыкает:

— Я только лег.

— Опять до утра сидел за гримуарами? — говорю я с притворной строгостью.

— Угу.

— А потом дрыхнуть до обеда будешь?

— Угу. — Он обнимает меня чуть крепче и недовольно замечает: — А ты опять в сорочке.

— Конечно. Что мне, голой ложиться?

Он вкрадчиво шепчет мне на ухо: «Было бы неплохо!», и я чувствую, как горячая ладонь скользит вверх по ноге, задирая тонкую ткань.

— Ты же спать хотел.

— Угу.

— Ну хватит.

Пальцы уже поглаживают подколенную ямку — легонько, нежно. От прикосновений по коже бегут мурашки.

— Неужели хватит? Мы же только начали, — и рука движется дальше, вверх по бедру, чуть стискивает ягодицу, пытается проникнуть меж ног…

Тело отзывается на ласки, но память о кошмаре слишком свежа. Душой я еще там, под холодными небесами долины Роузхиллс. Они не располагают к любовным утехам.

Я отпихиваю его и отворачиваюсь.

— Давай спать.

— Спать — отличная идея, — соглашается Элвин, прижимая меня к себе и медленно целуя в шею, пока пальцы все так же гладят кожу с внутренней стороны бедра. Чувствую возбуждающий холод металла на своей груди сквозь ткань сорочки.

Низ живота наливается пульсирующим теплом. Элвин слишком хорошо знает мое тело, чтобы я смогла долго сопротивляться.

— Перестань, — придыхание, с которым я говорю это, выдает меня с головой.

— Что перестать? — спрашивает он обманчиво-невинным тоном. — Перестать делать вот так? — ладонь ложится на живот, спускается ниже и чуть надавливает, заставляя меня ахнуть и выгнуться.

— Да-а-а, — выдыхаю я и откидываюсь назад, чтобы прижаться к нему плотнее. Сорочка скомкана и задрана до талии, обнаженными бедрами я ощущаю его возбуждение. Металлические пальцы пощипывают и сжимают твердые горошинки сосков, и я уже не пытаюсь сдержать стонов. Сама чуть раздвигаю ноги, чтобы ему было удобнее, и ощущаю прикосновение к самой чувствительной точке моего тела.

Шепот на ухо:

— Перестать делать вот так? Да, сеньорита?

— Да-а-а!

— Неужели сеньорита действительно хочет, чтобы я прекратил?

— Не-е-ет, — всхлипываю я, чувствуя во всем теле вожделеющую слабость. Сейчас я сделаю что угодно, лишь бы он не останавливался.

— Тогда чего сеньорита хочет? Этого?

Я снова всхлипываю, ощущая его полную власть над собой. Жаркий выдох опаляет ухо, зубы чуть прикусывают мочку, а неутомимые безжалостные пальцы продолжают дразнящую ласку. Я раздвигаю ноги шире в безмолвной просьбе, и он гладит там, прикасается к чувствительному местечку. Слишком нежно, слишком легко, вынуждая меня стонать от желания и разочарования.

— Да-а-а, — я трусь об него, выгибаюсь, прижимаюсь плотнее, ощущая на шее его учащенное дыхание.

Это его любимая игра. Заставить меня обезуметь от вожделения, забыть о приличиях. Чтобы я сама просила взять меня. Какой бы развратницей я ни стала за эти десять лет под его руководством, в такие мгновения на меня всегда находит странная немота. Чем сильней желание, тем постыднее признаться в нем.

Но в этот раз он сдается первым.

— А, к грискам все! Хочу тебя.

Чувствую, как он входит в меня, и снова выгибаюсь, не в силах сдержать возбужденного стона. Двигаюсь в едином ритме с ним, вскрикивая каждый раз, когда он вторгается глубоко и резко. Его пальцы снова начинают ласкать меня — в этот раз никакой нежности, он делает это яростно, почти грубо. И эта грубость, этот напор откликаются во мне восхитительным разрядом. Каждое его движение продлевает удовольствие, вызывая все новые и новые спазмы наслаждения.

Бешеные толчки, всплески блаженства и упоительное чувство беспомощности в мужских руках. Чувство принадлежности ему — целиком, без остатка. Он стискивает мои бедра, хриплый рык над ухом, боль обжигает шею чуть выше ошейника.

И несколько мгновений тишины, когда все закончилось, но мы еще одно целое.

Его руки — горячая, человеческая, с длинными пальцами музыканта, и вторая — странный механический уродец — обнимают меня. И от этой близости, от того, что мы вместе, находят такая теплота и сумасшедшая нежность, что хочется расплакаться.

— Фра-а-ан, — он произносит это едва слышно. Так, словно ему просто нравится звук моего имени. — Моя Фран.

— Твоя, — соглашаюсь я и откидываю голову, ищу губами его губы. — А ты меня за шею укусил! Вурдалак недоделанный.

— Прости, — в голосе не слышно раскаяния, только самодовольство. — Больно? — он проходится языком по следу от укуса и легонько дует на него.

— Не очень, — мне даже нравится, когда он оставляет свои метки, пусть потом их приходится маскировать шарфами и пудрой.

— Хорошо. Вот теперь — спать. Можешь даже сорочку оставить, стесняшка.

Под ехидное «очень вовремя» я стягиваю сорочку и поворачиваюсь, чтобы положить голову ему на плечо. И засыпаю без страха.

Когда он рядом, когда мы спим в обнимку, Роузхиллс и другие кошмары обходят мои сны стороной.

Элисон

— Ты дурочка, счастья своего не понимаешь, — Китти надувала губки и разглядывала себя в зеркало. Судя по довольному выражению ее лица, то, что она в нем видела, ей очень нравилось. — Будешь графиней.

— Он гадок!

— Ну почему сразу «гадок»? На любителя. Говорят, его мать была из Эль-Нарабонна, поэтому такой темненький, — она хихикнула. — Еще брился бы почаще или отпустил бороду. И бровушки эти… Зато богатый. И нас наконец-то смогут посватать.

— Я не выйду за него, — устала повторять. Эти слова — как заклинание, которое не работает.