Новая Королева - А. Г. Говард Страница 4

Место, которое называется домом.

Я всегда плохо умела понимать других. В основном потому, что часто переезжала. По крайней мере, я себе так говорила.

Это не имело никакого отношения к тому, как трудно было доверять людям, ну или к моей неспособности к ним привязаться.

Чтение давало мне друзей в достаточном количестве. Больше всего я любила книжки Льюиса Кэрролла. Они, в числе немногих прочих вещей, остались после матери, которая умерла вскоре после моего рождения. Эти истории позволяли мне чувствовать себя ближе к ней, хотя я никогда ее не знала. Может быть, потому что втайне я понимала, насколько реальными были для мамы повести о Стране Чудес – учитывая наше отдаленное родство с лондонскими Лидделлами.

Однажды, когда я сидела в приюте и ждала новых приемных родителей, я влезла в кабинет директора и прочитала свое досье. Только так я и смогла узнать, откуда я вообще взялась. У Алисы Лидделл – реальной девочки, которая вдохновила Кэрролла написать книжку, – был сын, который завязал роман с одной женщиной, а потом отправился на войну и погиб. Его любовница забеременела и уехала в Америку растить своего незаконного ребенка. Мальчик вырос, и у него родилась дочь. Это была моя мать, Алисия.

Каким-то образом всё это свело ее с ума. В досье говорилось, что в подростковом возрасте некоторое время она провела в лечебнице, потому что изрисовала стены в доме персонажами «Страны Чудес» и утверждала, что они разговаривают с ней во сне. В тот день, когда родилась я, она выпрыгнула из окна больничной палаты на втором этаже, чтобы испытать крылья, о которых твердили ей голоса. Она упала на клумбу и сломала шею.

Доктор заявил, что Алисия покончила с собой – от послеродовой депрессии и от скорби по мужу, который погиб несколькими месяцами раньше во время несчастного случая на фабрике. Как бы там ни было, никто не смог объяснить, откуда у нее на лопатках взялись две припухлости размером с монетку, слишком большие и симметрично расположенные, чтобы счесть их царапинами от розовых шипов.

Что я думала? Что у моей матери и правда были крылья. Просто они так и не распустились. И если я тоже сумасшедшая, потому что думаю о Стране Чудес, – ну что ж, я это переживу. Если я ненормальная, значит, между нами и правда есть связь. Нечто общее.

Лишь бы никто не узнал.

Еще после мамы остался фотоаппарат «Полароид» – стоило нажать на кнопочку, и появлялась готовая фотография. Я с пяти лет умела им пользоваться.

Я зарылась в пачку снимков, которые вытащила из сумки. Это я хорошо умела – прятаться за деревьями на детской площадке или за машинами на стоянке, чтобы украдкой фотографировать чужих людей, с их родными и друзьями. Мне нравилось окружать себя ими, словно компенсируя отсутствие собственной семьи.

Я приподняла рукав джинсовой куртки, чтобы посмотреть на часы. Еще десять минут, и уроки закончатся. Тогда я пойду домой и притворюсь, что весь день была там, где положено. Я появилась в школе в начале последнего урока – чтобы меня отметили как присутствующую – а потом отпросилась в туалет и не вернулась.

Если повезет, то миссис Бансби, моя последняя опекунша, никогда не узнает, что я прогуляла школу. Я жила с ней всего месяц и не хотела, чтобы она рассердилась и чтобы меня снова выгнали. Хотя миссис Бансби была сорокалетней вдовой-вегетарианкой, она оказалась самым приятным опекуном из всех, кого я помнила.

Я посмотрела на окна на шестом этаже. Наша квартира была крайней слева, возле проржавевшей насквозь пожарной лестницы, от которой остался только бесполезный, черный, кривой скелет. Я отлично умела лазить – и несколько недель назад попыталась спуститься по ней, чтобы провести ночь на воле, с фотоаппаратом. Но я поскользнулась и упала.

Падать с высоты шестого этажа долго. Я могла погибнуть или, по крайней мере, переломать все кости. Но по пути вниз я впала в сонное состояние и почему-то, проснувшись, не обнаружила на себе ни синяка. Нигде даже не болело. Осталось лишь странное воспоминание о гигантских черных крыльях.

Перебирая фотографии, я нашла одну, лежавшую в самом низу пачки: бабочка размером с воробья, с синим туловищем и черными крыльями. Она сидела на цветке, между светом и тенью. Я помню день, когда заметила ее в парке. Словно она находилась на границе двух миров. Я сфотографировала эту бабочку не только из-за символического значения, но и потому что видела ее раньше.

Моя мать нарисовала точно такую бабочку на листочке, который хранила в книжке Кэрролла. Самое странное – рядом она набросала портрет Алисы, по иллюстрациям к «Стране Чудес». Каким-то образом – в ее представлении – они были связаны. Я потеряла мамин рисунок во время своих многочисленных переездов. Поэтому, когда я увидела точно такую бабочку вживую, я просто обязана была запечатлеть ее при помощи фотоаппарата.

Вздохнув, я заложила фотографией книжку. Миссис Бансби очень нравился этот снимок. Она говорила, что у меня талант и что если я буду совершенствоваться, она подарит мне фотоаппарат своего покойного мужа и его книги, по которым можно учиться фотографии. Миссис Бансби была одной из немногих взрослых, которые верили в меня и не осуждали. Но если бы миссис Бансби знала, что, по моему мнению, эта самая бабочка сыграла некую роль в жизни моей матери, она – как мои учителя и предыдущие опекуны – решила бы, что у меня слишком бурное воображение. Я почитала книги в библиотеке и выяснила, что бабочки, в лучшем случае, живут несколько месяцев. Уж никак не десятки лет.

При мысли об этом мне даже становилось не по себе. Но я чувствовала себя особенной, как и моя мама; где-то кому-то я была нужна – настолько, что он за мной наблюдал. Я не впервые ощущала, что насекомые и растения как будто тянутся ко мне. Они никогда не вели себя так с другими людьми. Я слышала их голоса с тех самых пор, как у меня начались месячные – год назад (мне тогда было неполных двенадцать). Но я знала, что не следует делиться этим, чтобы не оказаться в психушке, как мама.

У меня заурчало в животе, и я вдавила кулак себе под ребра. Сегодня миссис Бансби готовила запеканку из маринованной свеклы и тофу. При одной мысли об этом мой язык взмолился о пощаде. Приходилось растягивать свои лакомства как можно дольше. Рядом со мной лежал пакетик арахисового печенья, который я приберегла от завтрака. Я сунула печенье в рот и принялась жевать. Крошки упали на картинку с изображением Алисы, убегавшей от карточных стражей в надежде сохранить голову на плечах. Я стряхнула остатки печенья со страницы себе на ногу.

Из-под картонки торопливо вылез таракан и вскарабкался по моей штанине, чтобы полакомиться крошками. Он не сказал ни «пожалуйста», ни «спасибо». Я считала тараканов самыми грубыми из всех насекомых. Я разговаривала со слепнями и мучными червями, и они были вежливыми и интересными собеседниками. Но тараканы только ворчали и жаловались, что теперь, когда люди заселили их мир, стало слишком мало отбросов и грязи. Они утверждали, что мешки для мусора и пылесосы положат конец их существованию.

Я махнула рукой, отгоняя таракана. Он скрылся в складках картона, ругая меня за дурные манеры.