Штопальщица - Светлана Храмова Страница 4

Сколько красавиц так и живут, никому неинтересные! Их разве что по головке могут погладить, похвалить за ладное телосложение – перед тем, как с полнейшим равнодушием к необычайному творению природы поиздеваться над ним, или поиграть – с пристрастием или попросту – и тут же о том позабыть.

– А ты, говоря о невостребованных или обиженных жизнью красавицах, ожила как-то, не могу пока сказать, что порозовела. Нет, до этого далеко.

Учитывая обстоятельства нашей встречи, в ее замечании насчет «ожила» прозвучал намек, что меня вот-вот вытолкнут наружу. Нет, я пока не готова! Я туда не могу, я туда не хочу, совсем!!

Чудесное создание с крылышками суетилось надо мной, то появляясь, то исчезая. Пчелка-бабочка (хлопочет, постоянно озабочена, и носик гвоздиком, потому пчелка… но от бабочки в ней все-таки больше, мелко дребезжат радужные крылышки, сияют и мельтешат, в глазах двоятся-троятся) почему-то знала об Арине все. О себе рассказывала путано, не заботясь, чтобы Арина ей верила.

Бабочка возникла из копошащегося марева совсем недавно, Арина видела нечто такое на приеме у глазного врача. Показали табличку в крапинку, ей предлагалось разглядеть рисунок. Арина смотрела, потом внимательно рассматривала, поверхность распухала и дыбилась в некоторых местах, но рисунок она так и не выхватила, стало страшно, что из вздутия что-такое вылупится и на нее прыгнет. Ей объяснили тогда, в кабинете глазного врача, что долго пялиться – нарушение, не разглядела, и ладно.

Здесь и сейчас (пока Арина осваивалась, разбираясь, жива она или вовсе наоборот), в пространстве пузыря началось колыхание, пустота наполнялась в одной из точек, точка вздрагивала и вращалась, постепенно пятнышко навроде чернильного становилось все более различимо, сгусток темнел, светлел, рассекался чем-то вроде микроскопических молний и искорок, в конце концов сформировалось нечто симпатичное и активное, отдаленно напоминающее бабочку.

Над пчелиной головкой с огромными глазами и хоботком-иголочкой дрожали золотые крылышки; вылупилось нечто среднее, женственное и нежное, пчелобабочка. Насекомообразная особь, но насекомые молчаливы, а бабочка издавала звуки, чем и как – непонятно, но голос Арина услышала, создание произносило слова! Даже так – оно разговорчивое и стрекочет! У Арины мысль отчетливая, впервые за время свободного парения в туманной прозрачности шара – а как я выгляжу? Что это пчелонасекомое видит перед собой?

– Нормально выглядишь, – прострекотало. – Вполне сносно для свалившихся с перил Бруклинского моста. Или ты прыгнула?

Отчетливо вспомнить момент падения и его причины не получалось, при попытках напрягаться – давящая боль в голове усиливалась, сжатие пыточных тисков. У меня не было памяти. Неясные флэшбэки складывались в паззлы, выплюнутые сознанием наугад, вспомнить законченный эпизод у меня не получалось, как ни пыталась. Мощные толчки взрывали сознание – летели осколки, обрывки, отрывки, в последовательную цепочку событий картина не выстроилась ни разу. Сообщение о мосте меня взволновало, я ощутила, что подступает рвотный рефлекс. Снова.

– Ничего не снова, ничего ты не ощутила. В том состоянии, в котором ты находишься ощущений нет. И место здесь специальное.

Здесь… – эхо пулеметом застрекотало в ответ, но звучание постепенно смягчалось. – Как бы тебе объяснить… Есть два вида материи – Витальная и Мортальная. Я – Таечка, Ответственная Штопальщица Департамента Витальной Материи. – Это она почти пропела, низкое контральто, неожиданное для микроскопического существа.

– Ты сейчас в нашем реабилитационном центре, по вашему. Это у вас – там – никого даром не реабилитируют.

А у нас дармовая нирвана, трансфер, промежуточный пункт. Мы тебя перехватили у Департамента Мортальной Материи, ты показалась нам заслуживающим внимания объектом. Операция удалась.

С морталами у нас война на уничтожение, но вслух мы привыкли ее называть эффективной дипломатией. Временами преобладаем мы, наверху воцаряется относительный покой, вы называете это мирным периодом; временами морталы побеждают, у них появились особые машины, это время войн и потрясений. Покой и хаос во времени ограничены, вдобавок с ним не все до конца ясно, со временем. Если упростить – энергетические потоки наших департаментов в постоянном противоречии. Битва.

Нам нельзя расслабляться ни на секунду, иначе Витальная Материя превратится в галактический ветер, проще говоря, унесется в бездну. Улетучится. Следующий разрыв может оказаться неоперабельным, тьма воцарится форева. Пока до этого далеко, но лучше на демонов черных не кликать.

Сейчас один из обычных периодов. Не самый плохой, не самый хороший.

Пе-ре-фор-ма-ти-рование, – произнесла она со значением.

Такие периоды характеризуются хроническими раздорами по пустякам, массовыми склоками, доносительством, войнами большими и малыми, а также вербальными военными угрозами, которые из-за частого повторения давно перестали кого-бы то ни было пугать.

Балом правит ничем не сдерживаемое желание занять место там, где никогда не заходит солнце. Балом правят иллюзии.

Деньги, нефть, демократия. Факты перевираются, люди переодеваются, действующие лица меняют личины, никто никому не верит. Базовые причины ты и без меня знаешь. На каждом заборе написаны. А то, что итог не зависит от человеческих усилий – там у вас – никто не осведомлен.

– Ты назвалась штопальщицей. У вас – тут – швейная артель?

– Шутка неудачная, мы серьезным делом заняты. Латаем насквозь продранную ткань, материю жизни. Ты знаешь, почему мир постоянно на грани гибели, но удерживается в относительном равновесии? Мы работаем, Арина, нас мириады.

– Мириады Таечек?

– Я непростая Таечка, а Ответственный Производитель Соединительных Работ, – важно проскрипела она, – у меня потому и крылышки золотые, вроде погон. Знак отличия. Мириады трудолюбивых бабочек, живущих ровно столько, сколько необходимо, чтобы устранить разрыв. У каждой – свой объем работы. Мелкие разрывы латают бабочки-подмастерья. Крупные – бабочки-мастера. А я латаю глобальные. Скоро моя очередь, ткань никуда не годится, ткань прохудилась вконец.

Артель, хм, скажешь тоже.

Штопальная армия у нас. У морталов машины, у нас спецназ, латающий дыры. Физика, химия, математика, астрономия, забудь. Человеческая наука – блуждание разума в дебрях непознаваемого, занятие для любопытных, хотя кое-какие бытовые задачи вами решены. А некоторые – лучше бы и не совались туда, где посторонним вход запрещен. Я умираю со смеху, если выпадает свободная минута, глядя на вашу бессмысленную суету.

Дай вам волю – вы любую материю раздерибаните в клочья. Человечество с восторгом приветствует любое новое открытие, спешит применить его на практике, а грядущие катастрофы, как следствие ваших тинейджерских игр со спичками, никого не заботят.

Вы развлекаетесь, мы работаем. Смешно! Ни одного полустолетия без попытки заново поделить мир, и что-то чужое присвоить себе. Впрочем нет, не смешно. Есть где-то теорийка, что мир не может без потрясений, страдания необходимы, но вы уничтожаете друг друга с широкозакрытыми глазами, не понимая последствий! О, детские мозги! – это кто-то из ваших сказал. В художествах человечество преуспело, один Микеланджело каков! Мощь! Сила! Мудрость!