Братство. Крест и клинок - Александр Нежинский Страница 4

…Сказать, что повторное возвращение Алексея в реальный мир было приятней первого, означало бы крепко погрешить против истины. Тошнота вроде бы поуменьшилась – тем более что вместо тяжелого трупного смрада и прочих малоприятных «ароматов» вроде застарелой табачной вони, воздух в квартире теперь был наполнен запахом ладана и еще чего-то незнакомого, но явно приятного обонянию. Но вот голова раскалывалась как бы еще не больше. Совершенно немилосердно болела, если быть откровенным. Да вдобавок раскатывалась по всему телу при каждом движении волнами одуряющая слабость. Такая, что при попытке встать с пола в привычном режиме – то есть резко, все вокруг поплыло перед глазами… «Это что ж, достал меня дохлый гад все-таки?» – первая мысль у Алексея была именно такой. Хотя… вряд ли. Кроме многострадальной башки, нигде в организме ничего не болело, не саднило и не пекло. Не было, короче, никаких признаков нанесения телесных повреждений какой-либо степени тяжести. Да и беглый осмотр собственной тушки ничего такого не выявил. Странно…

Обследовать себя, любимого, на предмет следов контакта с незваным гостем Леха принялся, поднявшись-таки, хоть и не с первого раза, на изрядно подгибающиеся ноженьки. И так увлекся процессом, что совершенно упустил из виду присутствие в комнате одного из тех, кто так лихо взялись разбираться с мертвяком-приблудой. Да и то сказать – уютно устроившийся в глубоком кресле священник в темном своем облачении в глаза не бросался и внимание привлек лишь негромкой фразой:

– Оклемался, болезный? Как самочувствие?

На Алексея голос незамеченного им сразу батюшки произвел эффект выстрела над ухом. Неосторожно вскинув голову, тут же взорвавшуюся фейерверком неприятнейших ощущений, он, пошипев секунду-другую от боли, выдал наиглавнейший на данный момент вопрос:

– Где это?!

– Там, где надлежит быть. И останки бренные, и то, что в них… вселилось, так скажем. Братия уже озаботились, а я вот остался – за тобой приглядеть.

О как! «Приглядеть», значит – как за дитем неразумным… Алексея почему-то вдруг царапнула обида, поскольку слова священника он воспринял именно так, забывая о том, что провел неизвестно сколько времени в собственной настежь открытой квартире, валяясь бревно бревном. И именно, что под присмотром и охраной этого самого батюшки. Враз захотелось закурить, и он заблуждал глазами по комнате, выискивая в окружающем кавардаке если не пачку сигарет, то хотя бы «бычок» приличных размеров. То ли рысканье это не укрылось от глаз священника, то ли тот вообще мысли читал… Поскольку тут же выдал с изрядной долей ехидцы:

– Ну, ты гляди – не успел очухаться, а уже нечистому покадить надо! Может, тебе еще и водочки тяпнуть охота? – во вроде бы участливом тоне собеседника скрытого яду было предостаточно.

От одного упоминания сорокаградусной Алексея замутило так, что пропали мысли и о сигарете. Зато обида взыграла с новой силой. Нет, понятно, святой отец, лицо духовное, поучать вроде как право имеет… Да и давай не забывай, дружище, что именно этот самый батюшка со своими спутниками жизнь тебе и спас – в отношении того, чем бы все закончилось без неожиданной подмоги, у Алексея никаких сомнений не было… Но зачем уж так вот! Действительно, как с дитем, да еще и недоразвитым. Насупившись, Алексей адресовал гостю один из тех фирменных милицейских «ласковых» взглядов, под которыми обычно самые матерые бандюки как-то вдруг моментально съеживались в размерах и, резко отставив «понты», начинали задумываться о вечном. На священника же этот более чем красноречивый взгляд воздействия не оказал ни малейшего. Улыбнувшись ласково, он продолжил беседу:

– Эх, Алеша, Алеша… Натворил ты дел. Запутался, заблудился – и за что хватаешься? Много она тебе помогла, водка-то? Память поправила, прошлое изменила, будущее указала? Себя понять помогла или, может, жизнь нашу сложную, о которой ты, оказывается, вовсе даже и не все знаешь? Убийство убийством не поправишь – особенно если себя самого убивать…

Вот тут Алексея проняло, что называется, всерьез. И не сколько оттого даже, что в нескольких простых словах незнакомый до сегодняшнего дня батюшка выложил перед ним как на ладони и непутевую его долю и еще более непутевые попытки эту долю, как говорили в старину, избыть… Нет… Алеша… Вот это именно обращение резануло по сердцу, рвануло душу, и так истерзанную до края. Потому, что единственным человеком, кто так к нему обращался, была мама – так давно навеки ушедшая вместе с отцом. В ту страшную ночь, что в одночасье сделала его круглым сиротою, оставив один на один с огромным и, как очень скоро оказалось, безмерно жестоким и гадким миром, Алеша умер. Остался Леха, превратившийся со временем в лихого Леху-летеху, залихватски умевшего ломать руки и двери, стрелять и догонять, пить водку и крутить головы молоденьким дурочкам. И совершенно не умевшего плакать…

И вот теперь его снова назвали Алешей. И – самое странное – звучало это в устах священника так, словно тот имел полное право звать того, давно потерянного по жизни и забытого мальчишку. Обида враз прошла – вместо нее накатило ощущение пустоты и страшной, чудовищной ошибки, которую уже никак нельзя исправить. Или все-таки можно?! Алексей проглотил уже вертевшийся на языке ответ, самым мягким вариантом которого было бы: «Какое ваше дело?!» и вместо этого устало спросил:

– Дел натворил, говорите… Это вы о… выходце с того света, что ли? Чего он вообще приперся? И как?! И вы-то сами кто? Ни в жизнь не поверю, что случайно тут оказались!

Священник в ответ улыбнулся – еще шире:

– Вон сколько вопросов… Да это еще и не все, я думаю. Но оно и хорошо – что спрашиваешь. Очень даже хорошо… Но разговор у нас, похоже, будет долгий. Чай-то у тебя хоть есть?

Чай у Алексея был. И очень даже неплохого качества… Этому факту он в очередной раз порадовался, вертя в руках бог знает какую по счету кружку с остывающими остатками ароматного напитка. Кстати, с каждым глотком ему становилось лучше: покидала тело слабость, уходила головная боль и похмельная муть. И вправду чай оказался куда как хорош… Или, может, дело было в том, как его заваривал взявшийся уверенно хозяйничать в холостяцкой кухне священник? И вроде ведь ничего особенного не делал – а вот поди ж ты…

Впрочем, вопрос о чудесно объявившихся в самом обычном напитке целебных свойствах занимал сейчас Алексея в самую последнюю очередь. За незаметно пролетевшие пару часов он услышал столько… И такого!.. По правде говоря, ощущения его сейчас были сродни тем, что испытывал бы человек, всю свою жизнь просидевший в наглухо закрытой комнате, после того, как некто вывел бы его наружу и показал, что там, совсем рядом, существует совершенно другой мир. Гораздо сложнее и непостижимее того «мироздания», которое до этого момента умещалось у бедолаги в убогих четырех стенах. При этом надо сказать, что абсолютное большинство знаний о вещах, до сего дня надежно укрытых от него неведением, Алексея совсем не порадовало. Чего уж там – скорее, ошарашило и напугало. Хотя еще вчера он просто рассмеялся бы в лицо любому, посмевшему утверждать, что его в этой жизни может напугать хоть что-нибудь.