Третья Раса - Дмитрий Янковский Страница 4

Пройдя на кухню, я собрал несколько пакетов с едой и четыре банки мангового сока. Сердце в груди колотилось от предчувствия больших перемен, и у меня не получалось его успокоить. Я понял, что за грусть одолевала меня с утра. Получалось, что сегодняшний день рождения был в то же время и днем расставания с прошлым. Сегодня я должен буду окончательно от него отказаться, сам списать себя из охотников и начать новую жизнь. Жизнь без карабинов, амфибий, батипланов и аппаратов для жидкостного дыхания. Гражданскую, в общем, жизнь. Зато в новой жизни будет работа в океане, да еще и с Лесей. Следовало это принять, раз уж так все получилось.

«За четыре месяца это ведь первый мой выход в океан, барракуда меня дери!» – с волнением подумал я, подыскивая, во что уложить еду.

Первой мыслью по этому поводу было взять Леськину сумку в гостиной, но, подумав, я решил сначала сделать несколько, как мне показалось, важных приготовлений. Собравшись с духом, я взбежал по лестнице на второй этаж, где располагалась наша с Леськой библиотека. Толкнув дверь, я шагнул к своему столу, на котором сиротливо пылилась прощальная фотография со службы. Вся наша команда – я, Молчунья, Рипли, Чистюля, Викинг и на песке тень Долговязого с камерой. У меня вновь защемило сердце, и я перевернул снимок изображением вниз.

Выдвинув ящик стола, я порылся в нем и достал Крохотную шкатулку из красного дерева. У меня были сомнения в необходимости этого поступка, в особенности я не представлял, что скажет Леська поэтому поводу. Но мне стыдно было выйти в океан, как салаге, – в затрапезных закатанных брюках, в легкомысленной пестрой гавайке и без значка, заработанного в бою. У меня с океаном были особые отношения, и в конце концов я посчитал себя вправе сделать по-своему.

Открыв шкатулку и достав оттуда булавку Кровавой Капли, я хотел было приколоть ее к воротнику гавайки, но почувствовал, что совершаю кощунство.

– Барракуда! – ругнулся я вслух, звучно захлопнув коробочку.

С Кровавой Каплей, зажатой в пальцах, я чуть ли не кубарем скатился по лестнице и метнулся в кладовку. Открыв раздвижную дверь, я зажал наградную булавку в зубах и принялся рыться в вещах – сначала достал и надел форменные темно-синие брюки взамен повседневных, затем опоясался кожаным ремнем, на котором в дни службы носил глубинный кинжал, а поверх натянул форменную же рубашку. К ее воротнику я с удовольствием приколол алую бусинку Кровавой Капли и улыбнулся. Со стороны мои действия могли показаться наивными и бессмысленными, но для меня они имели значение. Выход в океан был для меня событием, и я хотел показать это. Кому? Океану, наверное. Так самураи надевают чистые одежды, готовясь к смертельной встрече с врагом. Чтобы враг имел возможность убедиться в готовности самурая к смерти.

Подумав, я отцепил погоны, затем глянул на босые ноги и вынул тяжелые форменные ботинки. Вообще-то эту обувь нельзя назвать самой удобной, но было в штурмовых говнодавах некое настроение – как раз то, которое овладело мной. Я намеревался войти в клетку к своему зверю и должен был как следует экипироваться. Хотя бы символически, так как сделать это реально у меня не было возможности – ни к какой глубинной технике у меня не было доступа, да и допуска к ней теперь тоже не было. Год назад врачи размагнитили мой подкожный чип, после чего ни один сверхглубинный жидкостный скафандр не впустит меня в себя. Теперь я могу нырять только с экипировкой клубных дайверов, но уходить в глубину с аппаратом воздушного типа для меня было так же зазорно, как космонавту былых времен управлять монгольфьером. В общем, штурмовые ботинки были единственной реальной экипировкой, которой я мог воспользоваться. Вот и все.

Зашнуровавшись, я несколько раз подпрыгнул на месте, присаживая обувь по ноге, затем вынул из-под картонных коробок штатный походный рюкзак охотников.

«Вот сюда и положу пакеты с едой», – подумал я, направляясь на кухню.

Чувствовал я себя замечательно, давно мне уже не было так хорошо. Даже реальная перспектива получить от Леськи взбучку за дурацкое переодевание не расстраивала меня. Негромко напевая марш охотников «В далях морских нам не будет преград», я сгреб съестные припасы в рюкзак и бодро вышел из дома. Крепчающий ветер встретил меня упругим напором, но форма охотников была специально скроена, чтобы противостоять всем океанским штормам – ее тёмно-синий цвет как раз и символизировал океан перед бурей. По небу тонкой пеленой неслись быстрые облака, отбрасывая под ноги трепещущие муаровые тени. Свет солнца был желтым, отчего окружающий мир напоминал изображение на древней пересвеченной кинопленке.

Леська уже вывела катер из эллинга и теперь на турбинной тяге выравнивала его по ветру, пробуя подойти к пирсу. Катер был новым – его выдали Леське на станции всего три дня назад. Неплохая машина, со всеми новомодными приблудами вроде экранно-полевой системы глиссирования, четырехизлучательным сонаром высокого разрешения и прямоточным форсажем. Вспомнив Молчунью, я подумал было, что она от такого комплекта была бы в восторге, но потом усомнился в этом. Чересчур уж гражданским был этот катер – слишком много хрома, слишком много облегченных деталей, слишком изящные формы. По натуре такая машина была похожа скорее на грациозную быстроногую лань, чем на грозного хищника, и могла не произвести на Молчунью никакого впечатления. Хотя в своей маниакальной страсти к моторам она могла восхититься любым куском металла или керамики, только бы в нем имелись цилиндры, поршни, валы, клапаны или турбины. Как-то, еще когда мы парились на базе в Атлантике, она от скуки взялась перебирать старый асфальтоукладчик, чтобы приделать к мотору какой-то лепестковый клапан. Правду говорят, что талант и сумасшествие ходят рядом.

Я вздохнул, закинул лямку рюкзака на плечо и поспешил к катеру. Пока я до него добирался, океан пуще прежнего вздыбил волны – теперь они били через щели между досками пирса. Увидев мой маскарад, Леся напряглась – я заметил это отчетливо даже через затемненный ветровой обтекатель, Однако она ничего не сказала по этому поводу. Не было насмешек, подтруниваний и прочих демонстраций остроты языка. Уж не знаю почему. То ли она угадала мое состояние, то ли свист турбин и грохот ветра в ушах не располагал к пустой трате слов.

На меня же форма оказала ожидаемое действие: мышцы налились упругой силой, а от прежней ленивой апатии не осталось следа. Разогнавшись в три шага, я прыгнул на борт катера, не дожидаясь, когда Леся причалит. Подошвы штурмовых ботинок хорошо приспособлены к перемещениям по композитной броне океанских амфибий и по скользким палубам пиратских турбоходов, так что, несмотря на волнении, прыгнул я удачно. Но, может, дело было не только в ботинках, возможно, океан в этот день не был склонен подставлять мне подножку. Казалось, что он был рад нашей встрече не меньше меня. Оно и понятно, ведь он был моим крестником.

Катер от избыточного веса ощутимо накренился, но Леся этого ожидала и, легко выровняв машину, дала мощный старт на форсаже, чтобы преодолеть полосу прибоя. Меня швырнуло прямехонько на боковое сиденье, но я сделал вид, будто того и хотел. Рев разогнанного прямоточного мотора на несколько мгновений меня оглушил, а соленая пена ударила в лицо мелкой дробью. Пронзив полосу прибоя, Леся отключила форсаж и почти усадила катер на воду, снизив мощность генераторов поля.