Окрась это в черное - Нэнси Коллинз Страница 4

– Хочешь получить вот это?

– Ага. Еще бы. А что надо делать?

– Ничего особенного. Надо только проехаться ко мне домой и поиграть в одну игру.

– А что за игра? – Девка закусывает губу, но не может оторвать взгляда от денег.

– В переодевание.

* * *

Мои ренфилды уже приготовили костюм, предвидя наше возвращение. Я веду шлюху в большой зал, пустой, если не считать мраморного стола, подсвеченного снизу лиловато-розовым.

Шлюха недоверчиво смотрит на кожаную куртку, на измазанную футболку, порванные джинсы и подкованные ботинки рабочего и явно разочарована. Конечно, она ожидала чего-то экзотического.

– Вот это? Это я и должна надеть?

Я ничего не говорю, просто улыбаюсь. Она пожимает плечами и начинает стаскивать с себя рабочую одежду. В комнате холодно, и я с отстраненным интересом смотрю, как она покрывается мурашками и соски у нее твердеют. Двигается она неуклюже, и на переодевание у нее уходит несколько минут. Наконец она напяливает кожаную куртку, потрескивающую при каждом движении.

– Как, ничего? Или еще что-нибудь? – спрашивает она демонстрируя мне наряд.

– Еще две детали. Они во внутреннем кармане куртки.

Шлюха лезет в карман и достает эти два предмета, недоуменно морщась.

– Зеркальные очки и пружинный нож?

– Надевай. Надевай очки скорее. – Возбуждение вскипает во мне волной, и слова выходят с хриплым придыханием.

Шлюха ничего не понимает, может быть, слегка боится, но не хочет упускать деньги, которые я ей обещал. Она надевает очки.

Она грязна и воняет старой спермой и влагалищными выделениями. Волосы слишком длинные и жирные. Движения угловатые и неуклюжие. Но есть сходство, пусть и за уши притянутое, и его достаточно. Она не та, кого я хочу, но сейчас сойдет.

Я приближаюсь к ней, и эрекция становится сильнее от образа, который маячит у меня за веками.

– Покажи нож. – Мне пока удается сдержать дрожь в голосе.

– Что?

– Нож! Покажи лезвие!

– А?

– Да делай же! – рявкаю я, хватая женщину за плечи. Не слишком сильно, но достаточно грубо, чтобы в ней снова проснулся страх.

Лезвие выскакивает из рукоятки, как пескарик из воды. Шлюха держит его осторожно, но не так чтобы совсем без привычки. Может быть, она в конце концов не так уж отлична от объекта моего желания.

– Что дальше?

– Пырни меня.

– Чего? Ты что, оборзел на фиг?

Страх уступает место возмущению. На такую мерзость она не подписывалась. Она думала, что я извращенец – что на меня надо будет нассать, или что я буду валяться в ее дерьме.

Но это уже слишком. Даже у шлюх с Аллен-стрит есть какие-то правила.

– Пырни!

Последнее терпение я потерял с этой блядью. Если она не дает мне то, чего я хочу, то я ее силой заставлю. Я ее хватаю за горло, и глаза у нее лезут на лоб. Она поняла, что я не шучу.

Она поднимает руку. Я успеваю увидеть блеск металла, когда нож вонзается мне в грудь. Холодная острота. Я не разжимаю пуки на ее горле. Она бьет еще раз. И еще раз. Кровь хлещет из раны, забрызгивая и ее, и меня. Я закрываю глаза и наслаждаюсь иллюзией, что это не она, что это моя возлюбленная снова и снова погружает мне в сердце нож. Страх, излучаемый ею, пока я медленно выдавливаю из нее жизнь, – одно из лучших моих переживаний последних лет. Со стоном экстаза я держу в ладони ее смертный крик.

Я открываю глаза, наполовину надеясь увидеть перед собой лицо моей возлюбленной, искаженное смертью. Но вижу только мертвую шлюху, и между крашеными губами высунулся черный распухший язык. Очки сползли и повисли на одном ухе. Глаза мертвой проститутки – красные от лопнувших сосудов – пялятся из орбит, как у чудовищного насекомого. С отвращением я отбрасываю от себя труп.

Потом до меня доходит, что нож все еще торчит у меня в груди. Я гляжу вниз, на рукоять, выступающую из ребер. Белая шелковая рубашка стала цвета портвейна. Усмехаясь себе под нос, я вытаскиваю лезвие.

Снова закрываю глаза и вижу, как моя любовь выслеживает свою дичь, двигаясь как пантера, и глаза ее горят в темноте. Она хочет меня. Эманация страсти окружает ее темным нимбом. Но ей желанны не мое прикосновение, не мой поцелуй, не мое семя. Нет, желает она лишь одного: моей смерти.

Глядя в ее зеркальные глаза, я познаю страх и радость.

Так прекрасна. Так смертоносна.

И я замираю в благоговении перед ней, моим прекрасным, моим смертоносным шедевром.

Не то же ли испытал Пигмалион, когда Галатея шагнула с пьедестала? Конечно, ему не приходилось беспокоиться, чтобы его создание не погналось за ним по всей мастерской с молотком и резцом, желая его убить. А она при последней нашей встрече была близка к этому, очень близка. За семьсот лет своего существования много мне пришлось перенести увечий, в том числе ампутации, но те раны, что нанесла она, останутся со мной навеки.

Она развалила мне лицо серебряным ножом. И это было наслаждением.

Я касаюсь шрама, который стягивает правую сторону лица в гримасу шута, и думаю о моей роковой красавице. Закрывая оставшийся глаз, я вижу ее перед собой, нагую только в мантии силы, что светится вокруг нее как гнилушка или блуждающий огонек, и шрам на сердце начинает вибрировать.

Боги Тьмы Внешней, помогите мне – я люблю ее.

И вот почему я должен уничтожать ее. Снова. И снова. И снова. Пока не буду уверен, что смогу заставить себя сделать это в действительности.

Из журналов сэра Моргана, Лорда Утренней Звезды.