Ненависть - Юлия Остапенко Страница 4

– Ты опять думал о ней, да? – спросила Клирис, и в этом вопросе не было упрека.

Дэмьен отрицательно качнул головой, все так же отрешенно глядя на дерево, потрескавшееся от зноя прошлого лета. Нет, Клирис, милая, заботливая, глупая Клирис, я не думал о ней. Я почти никогда не думаю о ней — так, как ты воображаешь. Но тебе легче считать, что это так. Списать все на безумную страстную любовь, незаживающей раной гнобящую мое бедное сердце. Тебе так легко притвориться, что это правда, потому что ты сама чувствуешь это к своему Эрику. Но он мертв, уже девять лет мертв, и это тебя оправдывает – во всяком случае, ты в это веришь, так же трепетно и нерушимо, как в то, что и я влюблен, а моя любимая даже хуже, чем мертва.

– Мне казалось, ты излечился,– сказала Клирис, и Дэмьен поднял голову, не в силах спрятать улыбку – столько в этой фразе было изящного и пустого пафоса, выдававшего в Клирис ее происхождение.

Она увидела его улыбку и, неверно истолковав ее, вздохнула с облегчением. Дэмьен не возражал, когда она, ловко скользнув между его коленями и доской стола, прильнула к нему всем телом. Привычно обхватил талию Клирис, такую тонкую, что он, обнимая ее, мог коснуться ладонями своих локтей, а она обвила его шею руками, и несколько минут они медленно и лениво целовались среди клубящейся вокруг муки. Дэмьену было приятно чувствовать под своими руками ее теплую тугую плоть, в отличие от плоти большинства сверстниц Клирис не изуродованную многочисленными родами, и думать о том, как он благодарен ей... и как она благодарна ему за то, что тем промозглым осенним утром три года назад он пришел в ее пустой темный дом и остался в нем. Она тогда была вне себя от счастья, не смея верить, что он не забежал на часок, чтобы, как обычно, умело и торопливо ублажить ее, ничего не обещая и почти не разговаривая,– чтобы потом уйти к той, другой, и пробыть с ней пусть немного, но дольше, а пришел насовсем, навсегда, и больше той, другой, не будет... Тогда она еще не знала, что появилась новая «та, другая» и что мириться с ее присутствием в его памяти будет гораздо труднее, чем с прежней соперницей. Тяжелее всего для Клирис было то, что она никак не могла понять, почему это произошло. Дэмьен рассказал ей о новой «той, другой», она выслушала с удивлением и недоверием, почти уверенная, что он смеется над ней, – не потому, что описываемые им события были нереальны, а потому, что этот нежный, страстный, равнодушный и удивительный мужчина, тот, кого она полюбила после смерти мужа, когда, казалось, зареклась любить, не мог быть таким... Он мог оказаться в подобной ситуации, о да, это она могла допустить, но чувств, пробудившихся в нем той ночью, не понимала и не принимала. Это было выше ее разума, выше ее души, выше всего, что она воспринимала как образ жизни и мироощущения, а может, просто вне всего этого. И она решила сделать вид, будто произошедшее с ним – повторение ее собственной истории, чуть более странное, гораздо более дикое, не такое грустное, но все же повторение, – а разве есть в этом мире нечто, чего еще не было? Она имела право на этот самообман: за свою заботу и терпение, и Дэмьен позволял ей наслаждаться иллюзией, хоть и знал, что рано или поздно они оба могут заплатить за нее цену, которая покажется слишком высокой.

– Дэмьен?

Он вздрогнул, вскинул на нее глаза, со смущением осознав, что не заметил, когда она отстранилась, и не знает даже, сколько времени прошло, пока он был занят своими мыслями, а она сидела у него на коленях и смотрела в его опустошенное лицо.

– Прости,– выдавив извиняющуюся улыбку, смущенно пробормотал он и попытался притянуть ее к себе, но Клирис оттолкнула его, что делала нечасто, и порывисто поднялась, взметнув с передника тучу муки.

– Иди-ка выпей,– серьезно сказала она.

Дэмьен воззрился на нее с недоумением, впервые в жизни слыша от своей жены (почти жены) подобное предложение, не уверенный до конца, что верно понял и не ослышался.

– Иди-иди,– сердито кивнула Клирис, но в ее глазах не было холода.– Не знаю, что с тобой сегодня творится. Может, тебе в самом деле не помешает развеяться.

Дэмьен встал, притянул ее к себе за плечи и, игнорируя вялые попытки сопротивления, звонко поцеловал в губы.

– Я недолго,– сказал он, изумленный тем, каким восторгом отозвалось внутри это предложение.– И несильно,– ухмыльнувшись, тут же добавил он. Клирис только отмахнулась, прочертив в спертом воздухе избы тонкие дымчатые полосы белой от муки рукой.

Дэмьен переоделся – не очень поспешно, чтобы не расстраивать Клирис еще больше,– параллельно размышляя, стоит ли поддаваться соблазну. «Черт тебя возьми, Клирис, ну зачем ты мне разрешила?» – почти сердясь, подумал он. В прежние времена для него не возникало подобной проблемы: он знал, что при его работе и образе жизни любые одурманивающие вещества крайне опасны, потому что существенно снижают внимание и скорость реакции, а потому умел сказать себе «нет». Одно из немногих отступлений от правила едва не стоило ему жизни... да нет, все-таки стоило, потому что именно в ту ночь он решил в кои-то веки расслабиться и выпил лишнего, а в результате...

«Все-таки Клирис права,– мрачно подумал Дэмьен, затягивая пояс.– Мне надо выпить. Что-то слишком часто я сегодня о ней вспоминаю». Мысленно он не выделял упоминание о ней ударением, как делал это в разговоре с Клирис,– для его внутреннего монолога просто не было такой необходимости, потому что он всегда четко знал, о ком думает. Выбор, по большому счету, был не так уж велик.

– Вернись дотемна, ладно? – умоляюще донеслось от печи.

Дэмьен, стоя уже в дверях, обернулся. Клирис продолжала месить тесто, но, казалось, даже ее поза молила его сжалиться над ней. «Ты устанавливаешь свои правила,– подумал он.– Иди пей, я отпускаю тебя, но знай, что на деле я тебя никуда не отпустила. Будь со мной и делай вид, что любишь меня, и тогда я сделаю вид, что верю. Не договаривай и увертывайся, и я сделаю вид, что придумала свое объяснение твоей лжи. Притворись, что веришь, будто я понимаю тебя, и я притворюсь, будто в самом деле понимаю. Так ты рассуждаешь, Клирис, и если я принимаю эту игру три года, какой смысл изобличать тебя теперь? Лучше я тоже притворюсь, что мне нравится эта игра».

– Ага,– беспечно бросил он и вышел, на ходу поднимая остроконечный воротник куртки.

«Интересно, обернулась ли она, чтобы посмотреть на закрывшуюся дверь?» – подумал он, какое-то время горько улыбался этой мысли и забыл о ней, пройдя двадцать шагов по дороге, ведущей в деревню.

* * *

– Так что ты делаешь в армии, Глодер?

Они неспешно ехали по редкому лесу, рука об руку, почти соприкасаясь локтями. Широкая прямая тропа, изрезанная мокнущими колеями, местами покрылась яркими желтыми пятнами. Березовые листья уже опадали. В этом году осень обещала быть ранней. Кони передвигались шагом, неторопливо, потряхивая мордами.

– Сначала меня готовили в писари,– ответил Глодер, потрепав по холке своего коня, недовольно фыркавшего и рвавшегося в галоп.

– Теперь все понятно! – насмешливо воскликнула Диз.