Хранитель ключа - Андрей Марченко Страница 4

Ветер погнал дым к водопою.

Стрелять продолжали обе стороны, но уже не так чтобы сильно. Солдаты палили, чтоб противник не поднимал головы. Тот огрызался, вероятно, даже не целясь.

Наконец, Аристархов крикнул так, чтоб было слышно и в камышах:

— Прекратить огонь! — и после паузы добавил уже в сторону реки. — Эй, там, сдавайтесь что ли…

Из камышей на узкий пляж выбрался человек. Был он изрядно измазан речным илом, его крутило от кашля.

— Бросай оружие! — крикнул Аристархов.

На песок полетел ручной пулемет, винтовка, за ним шлепнулся и пистолет.

— Пусть и другие выходят! — крикнули ему.

— Нету других. — прокашлял сдавшийся, — Я тут один.

На всякий случай солдаты подождали, пока прогорят камыши. Но действительно никого не нашли — ни живого, ни мертвого…

Пока пленного вели к командирам, тот кашлял, тер глаза, из-за чего лица долго не было видно.

Но еще с шагов двадцати Аристархов опознал пойманного:

— О нет…

Зато пленный, протерев глаза, широко улыбнулся:

— Женька, ты что ли?

— Товарищ комбат, — ожил комиссар, — вы знаете пленного?..

— Служили вместе…

-//-

За неимением какого-либо помещения, допрос проводили на свежем воздухе. Все формальности будто были соблюдены. Пленный, комбат, и комиссар находились на маленькой полянке. В саженях десяти стоял солдат с винтовкой — вроде караульного.

— А что рассказывать? — пожимал плечами пленный. — Поил лошадь… Подходят двое, просят закурить. Я отвечаю: сам не курю и другим не советую… Один взбеленился, дескать, будет мне какой-то хмырь советовать! И за винтовку схватился… Ну я быстрей оказался — а то меня положили бы.

— А вам не приходило в голову, что солдаты рабоче-крестьянской армии хотели вас просто испугать? Пошутить? — заметил Чугункин.

— У меня с империалистической войны три ранения и одна контузия. — врал пленный дальше. — Я таких шуток не понимаю напрочь. На войне ведь как: если в тебя целятся — в тебя стреляют.

— А когда набежали солдаты, неужели вы тоже не видели на фуражках звезды, красные околыши.

Допрашиваемый пожал плечами:

— Вы знаете, из камышей был неважный обзор. Оно ведь как — подымешь голову, тебя сразу и хлопнут. Да и не знал я, что это солдаты рабоче-крестьянской армии. Мне показалось — бандиты бандитами. Если бы они представились — может быть, не стрелял бы. Хотя, честно говоря, в том не уверен…

Чугункин кивнул и задумался: да, действительно, моральное состояние верной части оставляли лучшего. Всего три дня назад двух поймали на мародерстве. Суд тянулся десять минут, приговор к расстрелу был приведен в исполнение публично взводом красноармейцев.

Чтоб разбавить молчание, Чугункин спросил:

— А как вас звать-то?

— Геллер моя фамилия. — ответил пленный. — Рихард Геллер.

Чугункин посмотрел на Аристархова. Тот коротко кивнул: именно так.

Молчание продолжилось, но, наконец, Чугункин поднялся и сообщил, что ему надо отлучиться по делам. Хотя по лицу было видно: не по делам, а по нужде. Может, он мог бы отойти за ближайшие кусты, но отчего-то не стал этого делать.

Возможно, сделал это намеренно, дабы оставить старых знакомых наедине. Глядишь, пока комиссара не будет, все и решиться: может пленный рванет, а его кто пристрелит. Может, побегут оба, часовому придется тяжелей, но этот военный специалист уже давно был под подозрением комиссара. И если случится предательство, то пусть это произойдет сейчас.

Проходя, Чугункин что-то шепнул часовому. Тот кивнул и напрягся.

Молчание, оставленное комиссаром продолжалось и далее. Аристархову не хотелось разговаривать вовсе, он злился на Клима, за то, что тот ушел, оставив Евгения в дурацком положении.

Заговорил пленный:

— Когда мы с тобой виделись последний раз? Кажется, совсем недавно…

— В прошлом году. — отрезал Евгений.

— Я же говорю — недавно.

Аристархов кивнул:

— Ну да, еще недавно было лето, а нынче уже пол-одиннадцатого… Сейчас год — это целая эпоха.

Еще когда они служили вместе, Геллер заметил: с Аристарховым совершенно невозможно говорить, когда тот сам того не хочет. Будет отвечать односложно. Станет эксплуатировать тот факт, что все его считают чужаком, делать вид, что не понимает о чем речь.

Ну вот, времени все меньше и меньше. Придет комиссар — и выбраться отсюда станет сложней. Что делать, что делать, ведь действительно: так могут и убить.

Потому Гелелер пошел напролом:

— Аристархов, приятель, ты же меня не убьешь? Ты меня отпустишь?

Строго говоря, приятелями они никогда не были. Бывало, пили вместе, играли в штос по-маленькой, не столько ради выигрыша, сколько для удовольствия. Везло все больше Геллеру, но поскольку ставки были невелики, то Евгений зла на штабс-капитана не держал. Но и особо нежных чувств не испытывал…

— Отпусти, не убивай, — частил пленный, — глядишь, и я тебя когда-то отпущу.

— Если я тебя сейчас пущу в расход, — ответил Аристархов, то и в перспективе мне тебя бояться не надо…

Геллер замолчал и кивнул: в словах Аристархова была просто убийственная логика.

В вихре гражданской войны пленных часто не брали, раненых добивали.

Геллер не питал иллюзий: его никто не любил. Женька Аристрахов, которого он за глаза звал «жиденком» или «выкрестом», наверняка не был исключением. Мало того: Геллера боялись многие, подавляющее большинство тех, с кем он сталкивался. Говориться же, что католические храмы строят не для красоты, а для того, чтобы вселять в сердца страх и панику. Геллер был человеческим аналогом католического собора.

Многие думали, что как раз Аристархова Геллер не пугает. На самом деле это все обстояло не совсем так: чувство было загнано так глубоко, что о нем часто забывал и сам носитель.

Может и вправду: если расстрелять пойманного, одним полуврагом станет меньше. Но что это меняло глобально? Аристархову внезапно стало жаль пленного: все же как ни крути, человек смотрит в глаза смерти.

— Ты уж прости… — Евгений задумался, подбирая обращение. — Прости, старина, но тут не от меня все зависит. Здесь от меня вовсе ничего не зависит на самом деле. Есть у нас комиссар — как он решит, так и будет…

— А может, рванем отсюда вдвоем?..

Аристархов покачал головой.

Когда Чугункин вернулся, то застал лишь хвост разговора:

— Тебе надо было бросать оружие и уходить за речку вплавь.

— Да ну тебя! И чтоб я там делал мокрый без коня и оружия…