Проклятие Шалиона - Лоис МакМастер Буджолд Страница 4

Остановившись посреди дороги, затаив дыхание, он смотрел на замок некоторое время, затем двинулся дальше, невзирая на дрожь в измученных ногах, столь быстрым шагом, каким не мог идти и в начале своего путешествия.

Для торговли на рынках время было уже позднее, улицы, ведущие к главной площади, были почти безлюдны и тихи. У ворот замка он подошёл к пожилой женщине, у которой вряд ли нашлись бы силы напасть на него и ограбить, и спросил, где можно найти ростовщика, чтобы разменять деньги. Ростовщик в обмен на маленький реал отсыпал Кэсерилу вожделенный груз медных монет и рассказал, где найти прачку и общественную баню. По дороге Кэсерил задержался, лишь чтобы купить масляную лепёшку у встречного уличного торговца, и проглотил её на ходу.

У прачки он заплатил за услуги и выторговал напрокат пару льняных штанов, тунику и сандалии, в которых и поспешил вниз по улице к бане, оставив в красных умелых руках женщины свои облепленные грязью башмаки и одежду. В бане брадобрей аккуратно подстриг ему бороду и волосы, а Кэсерил в это время наслаждался неподвижностью и покоем в самом настоящем — о блаженство! — кресле. Мальчик-слуга подал чай. Затем Кэсерил прошёл во внутренний дворик и ожесточённо намыливал и скрёб себя всего мочалкой и душистым мылом, а мальчик периодически окатывал его из бадьи тёплой водой. В радостном предвкушении Кэсерил поглядывал на огромную деревянную кадку с подбитым медью дном. Она была наполнена водой, внизу горел огонь. Такая ванна могла вместить шесть человек, но поскольку время было неурочное, вся она оказалась в распоряжении одного Кэсерила. Он мог валяться и отмокать в ней хоть весь день, пока прачка приводит в порядок его вещи. Мальчик забрался на табурет и поливал воду ему на голову. Кэсерил поворачивался под струёй и фыркал от удовольствия. Он открыл глаза и заметил, что слуга пялится на него, разинув рот.

— Ты… ты что, дезертир? — выдавил мальчик.

Ох… Он забыл про свою спину, про красные длинные рубцы на теле — следы последней порки надзирателей рокнарских галер. Здесь, в Шалионе, подобным зверским образом наказывали немногих преступников, и в число таковых входили армейские дезертиры.

— Нет, — твёрдо ответил Кэсерил, — я не дезертир.

Изгой — это верно. Возможно, жертва предательства. Но пост он не оставлял никогда, даже при самых страшных обстоятельствах.

Мальчик зажал рот ладонью, со стуком уронив на пол деревянную бадью, и выскочил наружу. Кэсерил вздохнул и залез в ванну.

Как только он погрузил своё ноющее тело в горячую воду до подбородка, во дворик влетел банщик и грозно зарычал:

— Вон! Убирайся отсюда, ты!.. Ну!

— В чём дело? — Кэсерил выбрался из ванны, испугавшись, что банщик выволочет его из воды за волосы.

Банщик швырнул ему его одежду и, мёртвой хваткой вцепившись в руку, яростно потащил через внутренние помещения прямо к выходу.

— Эй-эй! Подожди! Что ты делаешь? Я же не могу выйти на улицу нагишом!

Банщик резко развернулся и выпустил руку Кэсерила.

— Живо напяливай своё барахло и проваливай! У меня почтенное заведение! Не для таких отбросов, как ты! Убирайся в свой бордель, мойся со шлюхами! Или смывай грязь в реке!

Измученный Кэсерил, с которого текла на пол вода, натянул тунику, влез в штаны и попытался, застёгивая их, одновременно впихнуть ноги в сандалии, когда банщик снова схватил его и вытолкнул на улицу. Кэсерил повернулся, и дверь ударила его по лицу. Тут его осенило — в Шалионе наказывали плетьми ещё за одно преступление: изнасилование девственницы или мальчика. Лицо его запылало.

— Но я… это совсем другое… меня продали в рабство пиратам Рокнара…

Его затрясло. Он хотел постучать в дверь и объяснить всё-таки этим людям, откуда у него рубцы.

«О-о моя бедная честь!»

Банщик — отец мальчика, догадался Кэсерил.

Он засмеялся. И заплакал одновременно. В голову пришла пугающая мысль: у него же нет никаких доказательств, и если он даже заставит выслушать себя, где гарантии, что ему поверят? Он вытер глаза мягким льняным рукавом. Ткань пахла чистотой и свежестью, словно только что из-под утюга. Это напомнило ему о том, что когда-то и он жил в доме, а не в канавах. Как будто тысячу лет назад.

Совершенно убитый, он поплёлся обратно к выкрашенной в зелёный цвет двери прачечной. Колокольчик мягко звякнул, когда он боязливо вступил внутрь.

— У вас найдётся уголок, где я мог бы посидеть, мэм? — спросил он, когда пухленькая хозяйка выкатилась на звон колокольчика. — Я… закончил раньше, чем… — Голос у него сорвался.

Она с улыбкой пожала плечами.

— Почему же нет? Пойдёмте со мной. Ах, подождите. — Она нырнула под стойку и, выпрямившись, протянула ему маленькую — с ладонь Кэсерила — книжицу в хорошем кожаном переплёте. — Вам повезло, что я проверила карманы прежде, чем замочить одежду. Иначе она бы уже превратилась в кашу, уж можете мне поверить.

Кэсерил машинально взял книжку. Должно быть, та была спрятана во внутреннем кармане толстой шерстяной мантии покойника. В спешке сворачивая на мельнице одежду, он её не заметил. Книгу следовало отдать настоятельнице храма, где лежало и всё остальное, принадлежавшее мертвецу.

«Ну, сегодня-то я точно туда не пойду. Отдам, когда смогу».

Теперь же он просто сказал:

— Спасибо, мэм.

И последовал за хозяйкой во внутренний дворик, очень похожий на тот, который он только что вынужден был так стремительно и позорно оставить. Во дворе находился глубокий колодец, а в центре тоже располагался огромный чан над огнём. Четыре молодые женщины тёрли бельё на стиральных досках и полоскали его в лоханях. Хозяйка указала ему на скамейку у стены, куда он и сел, недосягаемый для разлетавшихся под бойкими руками прачек водяных брызг. Некоторое время он тихо наблюдал за мирной размеренной работой. Было время, когда он не удостаивал взглядом краснощёких деревенских девушек, храня пламенные взоры для утончённых леди. Почему он раньше не понимал, как прекрасны прачки? Крепко сбитые, весёлые, они словно исполняли какой-то танец и казались добрыми, такими добрыми…

Наконец любопытство победило, и Кэсерил решил заглянуть в книгу. Может быть, там указано имя умершего владельца? Открыв её, он увидел испещрённые рукописными строчками страницы. Изредка попадались и рисованные диаграммы. Всё было зашифровано.

Кэсерил прищурился и, поднеся книгу поближе к глазам, от нечего делать занялся расшифровкой. Записи были сделаны в зеркальном отображении, с помощью замены букв — сложная система. Но случайно короткое слово, трижды встретившееся в тексте, дало ему ключ к разгадке. Владелец книги выбрал самый простой, детский шифр — просто сдвинул все буквы алфавита на одну позицию, не потрудившись даже переставлять их в слове и менять систему по ходу записей. Однако… это был не ибранский язык, на диалектах которого говорили в самой Ибре, Шалионе и Браджаре. А дартакан — на нём говорили в самых южных провинциях Ибры и в Великой Дартаке, за горами. Почерк был ужасный, правописание — того хуже, а знакомство с дартаканской грамматикой практически отсутствовало. Дело оказалось сложнее, чем представилось было Кэсерилу. Ему потребуются перо и бумага. И немного покоя, тишины и света, если он хочет разобраться, что тут к чему. Могло быть и хуже, если бы язык оказался плохим рокнари.